Семенов

- Ну ты даешь, Марковна! Так не бывает! – захлебывалась от смеха маленькая сухонькая старушка, белый платочек на голове, цветастая выглаженная юбка, белая блузка и меховая жилетка.

- Бывает, чего только в молодости не бывает! – парировала ей вторая такого же вида собеседница.

- Ну, разошлись, давайте-ка лучше чайку еще по стаканчику, – успокаивала их третья.

- Все время, бабка Лизавета, ты так. Ну чего ты все ворчишь? Вот мы молодость свою глупую вспоминаем, смеемся над собой, а ты сердишься.

Картина маслом. Маленькое лесное озеро. Метров сто в диаметре. На одном его берегу, на взгорке - деревенька. Другой берег – болота, заросшие деревьями. Тишина. Вдоль деревенского бережка стоит несколько банек. Слово «стоит» к ним не совсем подходит. Скорее некрепко держатся. От каждой баньки тянутся через болотистый берег кривые деревянные настилы - мостки из широких толстых сосновых досок, лежащих на сваях. Выскакиваешь ты распаренный из баньки, и по настилам прямо в бездонное озеро с разбегу – бу-бух! И по всему телу благодать! Волшебное озеро!

Из одной баньки ровным кучерявым столбиком поднимается дымок. Красота неописуемая!

Собрались старушки после баньки поболтать, чаю попить у бабки Лизаветы в теплой натопленной избе. Начинало темнеть. Над горизонтом показалась огромная, абсолютно круглая, розовая луна.

- Да погодите вы, смотрите, что покажу – с этими словами достает бабка Лизавета с полки книгу. Книга старая, черный потертый переплет, желтоватые страницы, надорванные края и углы.

- Это что ж, за книжица такая? – Зину разбирало любопытство.

Марковну охватил столбняк. Она смотрела на книгу и не могла оторваться. Руки-ноги стали ватными, глаза раскрывались все шире.

Зина небрежно распахнула книгу. В это мгновение свет в избенке погас и в отблеске луны все успели разглядеть, как из книги вылетела то ли летучая мышь, то ли птичка какая, метнулась в дальний верхний угол и там затаилась. Зина тут же захлопнула книжку и отпрянула от стола.

- Ох! – как будто из последних сил выдохнула Марковна и ожила, засуетилась, как будто засобиралась куда, искоса бросая взгляд в угол дома, где ничего не было видно.

Бабка Лизавета достала с маленькой деревянной полочки над столом старую свечку, чиркнула спичкой. Пламя свечи осветило лица хохотушек. Только смеяться уже никому не хотелось.

- Ой, подозревала я, что ты колдунья! – Зина фыркнула на бабку Лизавету.

- Да какая там колдунья? Вот только книжку читаю, любопытствую… - бабка Лизавета провела рукой по переплету, и на мгновение на черном бархате четко заалел и пропал круг. Провела рукой в обратную сторону, и над кругом чуть поднялись огоньки пламени.

- Как интересно! – Зина уставилась на книгу и быстро захлопала глазами.

- Пока ничего интересного нет. Вот сейчас будет интересно!

Бабка Лизавета провела рукой вокруг книги, за пальцем на столе появлялся и пропадал желтый люминесцентный след. Проделав так трижды, она вытянула руки в разные стороны.

Старушки взяли друг друга за руки, замкнув круг над книгой. Стол медленно завращался вместе с бабками, пламя стало чуть ярче. Книга на столе стала двигаться в другую сторону. - Вызываю силы небесные, – голос бабки Лизаветы звучал напевно, ровно, басовито, уверенно.

- Вызываю силы небесные! – повторили бабки, не понимая, что их заставляет это делать. У Марковны голосок дрожал. Зина смотрела заворожено, как дети смотрят первый раз на костер.

На обложке книги засветился магический круг. Все ярче, ярче, показались языки пламени, и все пропало, как и появилось.

Огонек от свечки сильно колыхнулся и погас. Полная луна висела уже выше. Холодный бледно-желтый свет ее осветил лица ведьм.

- Видимая плоть, стань невидимой! – резко произнесла бабка Лизавета. Подружки хором повторили.

Вращение прекратилось, все замерло. Возникла такая тишина, от которой можно оглохнуть. Казалось, что эта тишина длится часа два, не меньше, хотя прошло всего полминуты.

Вдруг за окном послышались еле различимые звуки, захрустел снег, ближе, ближе. На окошко упала тень. Тень стала больше, вот она уже закрыла всю Луну. Комната погрузилась на мгновение в темноту. Только в дальнем верхнем углу вспыхнули две красные точки – глазки. Хлоп-хлоп.

Чья-то рука забарабанила снаружи по стеклу, затем раздались сильные удары в дверь.

Марковна захотела громко закричать, но язык не слушался. Ей так и не удалось издать ни единого звука. Она сильнее сжала пальцы «заговорщиц». Зина тоже не могла сдвинуться с места.

- Эй, бабки, вы живы там? – это был голос местного художника – охотника – рыбачка, того самого, потомка Аксакова и Тургенева. – Света нет во всей деревне! Выпить нет?

Он постоял еще секунду и сильно толкнул дверь плечом. Дверь открылась.

Баркал вошел, постучал валенками по полу, достал из кармана спички, чиркнул. Изба осветилась неровным светом. Посередине комнаты стоял стол, на столе три кружки с недопитым чаем, вокруг стола – три стула, у порога в рядок три пары валенок. В доме никого не было!

- Вот те на, куда ж они делись? Вроде все там огонек у них горел. Может все ж бросить пить? Эй, бабки! Выпить нет? – С надеждой в голосе прокричал художник. Тишина. Только что-то зашуршало в дальнем верхнем углу. «Кошки-мышки», решил художник и захрустел по морозному снегу прочь от этого места.

В деревне зажегся фонарь на столбе. Он и был один на всю деревню. В крайнем доме засветилось окошко. В избушке тоже вспыхнула лампочка над столом.

Бабки переглянулись. Они сидели вокруг стола, держа друг друга за руки. На столе лежала книга.

- Получилось? – Зина, она была моложе своих подружек лет на 15, озорно посмотрела по сторонам, встала с места, подошла к двери, открыла ее. За дверью было натоптано. – Заходил Баркал и нас не увидел?

- Что получилось? Да он пьяный был. Кого он видит? Он сейчас никого не видит! – Марковна осмелела, крутила головой, гнала от себя мысли про колдовство.

- Ну, продолжим? Хорошая сегодня ночь, сегодня все должно получиться! – Похоже, для бабки Лизаветы все случившееся было не фокусом. – Главное – впереди! Есть у вас мечты заветные, называйте.

- Нет! – Марковна заходила по комнате, - Хватит! Никакого колдовства! Вы что, девки, ошалели? Это не шутки! А ну, прячь книгу свою бесовскую. Господи, спаси! Господи, спаси! Господи, спаси!

- Ну, не хочешь, не надо! Уходи, раз нет у тебя мечты заветной.

-Да, есть мечта. Да, знаешь ты. Только не поможет мне никто. Сыночка родненького хочу увидеть. Увидеть и умирать можно, - навернулась слезинка на глазу у Марковны.

Сыночек Марковны тридцать лет назад уехал в город и не вернулся. Ни весточки никакой от него не было ни разу, ни слухов никаких. Первое время сама в город ездила, да кого там спросишь? Заявление в милицию подала, но, похоже, посмеялись там да забросили подальше ее заявление. Кому это надо, пацана какого-то деревенского искать?

Муж умер десять лет назад, так и не дождавшись сыночка. Марковна уж все слезы выплакала, как говорят, да что толку. Жив не жив, кто знает? А мать знает – жив, чувствует, жив! А раз жив – повидать хочется! Вот, судьба.

- А мне б годочков сорок пять сбросить. Уж я бы тогда!..

Зина детдомовская, в молодости была девкой очень красивой и озорной, в юные годы работала в Сибири. Помните, фильм «Девчата»? Вот, что-то подобное было и с ней, после кулинарного техникума направили ее кормить бригады монтажников. Тянули они ЛЭП через тайгу, людям свет вели в дальние сибирские поселки. Сорок мужиков и одна девушка.

Ну, не без греха, конечно. Да случилась там, как водится, любовь первая, огромная, как небо, и глубокая, как океан! И понесла она от этой любви, начала вынашивать. Да то ли застудила чего по тем морозам, то ли специалисты такие в райцентре подвернулись, то ли довезли поздно, в общем, ребеночек мертвым родился, ее молодую красивую всю порезали, еле откачали. И поставили диагноз – детей более не будет! Поправилась – выписалась, снова на работу, а бригада ее далеко, а любимый за целый месяц и не написал ни разу, не приехал. Ох, кому нужна больная? Полгода она проревела, в райцентре в столовке щи-борщи макароны-котлеты для трудяг варила. Пригрел ее шеф-повар Гришка, но замуж не звал. А годы шли.

Гришка попался с какими-то махинациями. То ли мясом торговал казенным налево, то ли с выручкой ошибся. Посадили его на 8 лет, а Зинку с его жилплощади выгнали.

Работала в вагоне-ресторане, помоталась по стране, закрутила роман с начальником станции городка небольшого Октябрьской железной дороги, как-то раз задержалась-заспалась и отстала от поезда. А уж больше возвращаться туда, в вагон-ресторан, и не захотела. Справил он ей документы, дом в деревне Манылово построил, устроил в рыбхоз на работу. Помогал первое время по хозяйству, как на дачу к ней приезжал. А потом вдруг пропал. Только потом она узнала, что напился да под поезд угодил. Зарезало его.

- Да, годков бы сбросить и здоровья немного, я б ребеночка родила. Гы.

- Садитесь, как сидели! Руки держать! – лампочка опять погасла. В свете Луны блестел профиль бабки Лизаветы. Как-то она сразу сгорбилась, пожелтела кожа на лице, пальцы на руках стали тонкими, сухими, ногти вытянулись и согнулись в дугу, не руки, а куриные лапки. Жуть.

- Держать крепко руки! Повторять за мной! - голос опять стал металлическим, тембр низким. Стол задвигался, закружил вместе с бабками, книга завертелась в другую сторону, на обложке снова образовалась светящаяся окружность, начала раздуваться, как будто кто-то дул на угольки, и вот уже появилось небольшое пламя, пламя росло, все выше, казалось, сейчас заполыхает избенка.

- Что не исполнилось, все исполнится, что было прошло – не вернется. То уйди – другое приди!

Как два лазерных лучика, чиркнули красные тонкие полоски света из дальнего верхнего угла поперек комнаты, через книгу, по рукам, по лицам. Резкий порыв ветра, свеча задута, глаза в углу – хлоп - закрылись. В свете полной луны колдуньи глядели на книгу. Кружение остановилось. Круг погас. Бабка Лизавета с растрепанными волосами, нос крючком, руки с когтями, желтая чешуя…

- Исполнись заветное! Повторять! Повторять за мной!!! – Метель завыла так, что залаяли собаки. Вдруг бах! Опять фонарь на столбе зажегся. Стоящий под ним художник икнул и покрепче ухватился левой рукой за столб, обнимая, как лучшего друга.

- Ну и бардак в стране! Стой тут, охраняй, чтобы провода не сперли! Все здоровье отдал за них, а они, а я, … а я им, … Валя! Налей граммульку! Мне на пейзажи надо!

Бабка Лизавета в свете электрической лампы преобразилась, прямо на глазах. Аккуратно улеглись волосы, зарумянились щечки, руки разгладились, ногти чистенькие, подстрижены, пальцы ровные, прямые. Сидит бабулька улыбается, как будто только-только дитятко качала – спать укладывала да добрую сказку рассказывала.

Зина кинулась к маленькому круглому зеркальцу, висевшему за веревочку на гвоздике в стене.

- Время неумолимо, все это было когда-то, теперь уж не вернуть – грустно произнесла Марковна. – Что ты, Зина, хотела? Чудеса только в кино бывают. Пойдем по домам, спать пора.

Марковна и Зина вышли из избы и тихонько побрели по натоптанной тропке мимо горящего фонаря, мимо охранника проводов Баркала к Марковне ночевать. Уж к себе в Манылово не пошла Зина, хоть километра два, да поздно уже.

Бабка Лизавета проводила гостей до порога, закрыла дверь, вернулась к столу. Вдруг взгляд снова стал свинцовым, зеленые глаза вспыхнули, чуть блеснула желтой чешуйкой кожа на руке. В углу задрожала, зашевелилась метелка. Бабка приоткрыла книгу, и из дальнего верхнего угла что-то похожее то ли на летучую мышь, то ли на маленькую птичку, стрелой влетело в книжку. Хлоп. Бабка закрыла книгу.

- Алло! Семенов, я завтра приеду, тебя придушу! Ты что мне не звонишь и сам трубку не берешь? Пьешь? Остановись, побереги здоровье, его уже немного осталось! Ты про собаку не забыл? С ней гулять надо, ее кормить надо. Завтра приеду - убью! – жена пела соловьем. Этот текст Семенов знал очень хорошо. Как-никак, а скоро восемнадцать лет, как они женаты.

И, чего он не позвонил-то ни разу жене, и вправду на пустом месте замучает теперь подозрениями. День начинал катиться своим чередом. Сегодня 30 декабря, будет корпоративка. Может, больным сказаться? Ни настроения, ни здоровья гулять с коллегами за Новый год не хочется. Сейчас девчонки накроют стол, выкатят шампанское, пиво, коньяк, водку, вино, виски, и к работе уже вряд ли кто вернется. К 18:00 подтянется Петя, семеновский шеф, и такое начнется! Будет со всех требовать тосты, потом танцы, любит старый пень девчонок пощупать. Говорят, давно, лет десять назад, Семенов еще не работал под его началом, на новогодней пирушке Петя развел девчат на стриптиз. Секретарша его на спор залезла на стол и под ламбаду оголилась полностью. Блузка, юбка, чулочки, лифчик, трусики – все летело на головы ошалевших сотрудников. Все раздала на сувениры. Петр Ильич аплодировал громче всех и требовал повторить.

А утром вызвал ее к себе в кабинет и попросил написать заявление по собственному желанию. Редкая скотина. И ведь с этим человеком Семенов учился в одном классе. А теперь Петр Ильич Чайковский – его начальник, наш дорогой шеф!

- Дорогие коллеги, - поднялся для третьего тоста Тимур, частый собутыльник Семенова и большой балагур.

- Алло! Кто это? – это был уже седьмой звонок Семенову за последние полчаса. Что-то только хрипело в мобильном, и все.

- Семенов, да выйди ты и поговори, не мешай культурно отдыхать!

-Идиии ко мнееее, – вдруг совершенно отчетливо услышал Семенов в трубке.

- Семенов, ты куда собрался, все самое интересное впереди. – Коллега Сонечка Ковалевская светилась пьяной улыбкой, наивно, искренне, как ребенок. Ухватила за локоток и чмокнула в щеку, - Семенов, кто тебе звонил? Я ревную!

- Это собака звонила, гулять просится, – попытался отшутиться Семенов.

- Ну, поехали, прогуляем твое животное! – Сонечка игриво глянула на Семенова, она явно уже хлебнула лишнего. Впрочем, в последнее время ей уже много и не требовалось. Она чуть качнулась и все содержимое бокала отправила себе на кофточку – вечер удался!

«Надо бежать. Шефа ждать не буду. Завтра объясню, что заболел и ушел пораньше. Давление и прочее».

- Алло! Да кто это, в самом деле? – Ну, действительно, это становится невыносимым.

Семенов зло открыл крышку мобильного аппарата и вынул аккумулятор. Разобранное «средство связи» было брошено в карман пиджака. «Домой! Спать!»

Зверь явно никуда не спешил. Так ведут себя кошки: сидят и жмурятся на солнце или начинают урчать от удовольствия. Нечто такое и видел сейчас Семенов. «Ему бы еще морду сметаной перемазать, ну вылитая кошка Пуська».

Семенов осмотрелся. Почему такое несоответствие? Снаружи дом казался большим, высоким, а здесь, внутри, он все больше напоминал деревенскую баню по-черному.

Слева Семенов увидел окно – маленькое окошко, от пола сантиметров сорок. Сразу за Семеновым должна находиться дверь, в которую он вошел.

«Надо валить отсюда, я же не Запашный!» - подумал Семенов и, не поворачиваясь, отставил левую ногу назад. Зверь тут же поднялся на все четыре лапы и показал клыки.

«Ух ты, черт полосатый. Ну что тебе от меня надо?» Тигр двинулся в сторону Семенова. Между ними оставалось всего метра два, когда стекло в окне зазвенело и, вдребезги разбитое, влетело в избу. Вслед за стеклом вкатилось что-то большое, лохматое, свирепое…

Семенов открыл глаза. Он лежал дома на диванчике перед включенным телевизором. «Ну это уже не смешно. Может, к доктору какому сходить». Канал Дискавери рассказывал про повадки бурых медведей на Сахалине. Настенные часы показывали 22:10. Как хотел, так и поступил. Настоящий мужчина! Ушел с вечеринки домой, лег спать. «Сколько ж я спал? Минут сорок? Завтра приедет жена. Надо прибраться. А что прибираться, если ничего не разбрасывал?»

Семенов сел. Собака закрутилась под ногами, явно предлагая, чтобы ее накормили, напоили, выгуляли и поиграли с ней. Пес радостно прыгал, хвост вертелся, как пропеллер.

В дверь позвонили. Сначала осторожно, интеллигентно коротко – «дзинь». Затем через паузу долго и настойчиво «дзиииииииииинь». Собака, стрелой кинувшаяся к двери, вдруг поджала хвост, заскулила, легла на пол, и на пузе поползла под диван. «Это еще что такое?»

Семенов открыл дверь. На пороге стояла Лиза. Вороного цвета волосы. Слишком зеленые глаза, или свет так упал. Длинное до пят черное платье, никаких украшений, черные блестящие туфли на высоком тонком каблуке. Пес под диваном заскулил и затих. У Семенова мурашки пробежали по спине. Он попятился назад, как бы невольно предоставляя дорогу нечаянной гостье. Лиза слегка наклонилась вперед и, чуть касаясь мысочками туфель пола, медленно влетела в квартиру. Сразу за ней будто сквозняком захлопнулась дверь и закрылась на засов.

Семенов попятился назад. Так женщины в его квартиру еще не влетали. Да еще такие хорошенькие. Лиза наклонилась еще сильнее вперед, Семенов отпрянул. Мертвецкий холод обдал его лицо, голова закружилась, в глазах потемнело.

- С наступающим, тебя, Семенов! – глаза гостьи стали озорными. Она вдруг преобразилась, резкие черты лица пропали, глаза уже не казались такими зелеными, в голосе зазвучали нотки доброй соседки, зашедшей в отсутствии жены проведать соседа, «помочь по хозяйству».

«Этого мне еще не хватало. Сначала сны безумные, теперь мерещится черт те что. После праздников иду к психиатру. Решено. Или пить бросить?»

Между тем Семенов с Лизой оказались на маленькой тесной кухне, электрический чайник уже шумел и вот-вот готов был щелкнуть выключателем, торопя хозяина достать заварку, печенье, конфеты.

«Какого черта! Чего это вдруг она ввалилась! К чему это чаепитие? Завтра приедет жена, а тут следы губной помады на чайной чашке! Да не хочу я пить чай!»

- Да не хочу я пить чай! – Лиза держала в руках бутылку Мартеля – Семенов, какой чай, давай бокалы, шоколад, сыр, чего ты, как вареный, с наступающим!

- Семенов, не сейчас, она и завтра не вернется – вдруг лицо Лизы стало свинцовым, зеленые глаза вспыхнули, волосы на голове вздыбились, по рукам чуть скользнул и пропал чешуйчатый рисунок. Голос зазвучал как из динамика, заполнив все пространство квартиры – ты сегодня МОЙ, кровь моя, плоть моя, я так хочу, так тому и быть!

Лиза поставила бутылку на стол, подошла к Семенову вплотную, подняла его за голову со стула и притянула к себе. На мгновение Семенов потерял контроль над собой и размазался губами по лицу Лизы. Сладкий поцелуй, казалось, длится вечность. Тут Семенов ощутил холод во всем теле. Ему было очень холодно, как бывает холодно, когда после долгого сидения на полу в не очень теплом помещении небольшого вокзала выходишь на покрытую инеем платформу и вглядываешься в даль в ожидании поезда. И тебя трясет, невыспавшегося, пригревшегося там, на вокзале, возле камеры хранения.

- Мне холодно, – безвольным голосом, ватными губами сообщил кому-то Семенов. Именно кому-то, потому что никого рядом не было. Он стоял один на зимней дороге перед старым полусгнившим домом, с резными деревянными наличниками. Сбоку болталась табличка «дер. Сорокино, дом №1»

Дверь открылась. В дверном проеме стояла Лиза в красивом, длинном до пят черном вечернем платье.

- Идиии ко мнее… - Лиза вытянула обе руки вперед и огромными зеленым глазами дырявила Семенова.

Семенов двинулся к ней, ничего не понимая. Лиза зашуршала мысочками туфелек по полу, отлетая назад, вглубь, в темноту дома. Она слегка касалась пола или не касалась его совсем. Семенов перешагнул порог.

Никакой Лизы в комнате не было. Прямо перед ним, ну в двух-трех шагах сидел огромный уссурийский тигр.

«Ему бы еще морду сметаной измазать…» - я уже так думал, я все это уже когда-то видел!»

Между тем зверь начал свое наступление. Огромная кошка сделала шаг вперед, затем слегка присела, намного прогнувшись, готовясь к броску. Вдруг стекло в окне зазвенело и, вдребезги разбитое, влетело в избу. Вслед за осколками вкатился огромный бурый медведь и оказался точно между Семеновым и тигром. Гигантская полосатая кошка слегка опешила от неожиданности, тогда как медведь, похоже, влетел, точно зная зачем. Он встал на задние лапы, раскрыл пасть, грозно зарычал и двинулся на тигрицу. Еще мгновение, и большая лохматая куча, лязгая клыками, разбрызгивая в разные стороны кровь, задвигалась перед Семеновым.

Клочья шерсти разлетались по комнате. Воздух наполнился смрадом живой плоти. У Семенова поплыло перед глазами. Его мутило. Последнее, что он увидел, это был силуэт женщины в черном платье с длинными черными волосами, всплывший на стене напротив него.Лиза гулко смеялась.

Проснулся Семенов от страшной головной боли. Часы показывали, что пора вставать. Его ждал последний трудовой день года. Вечером приедет жена, и они уедут на дачу, как обычно, гулять долгие новогодние праздники.

Лиза! К нему приходила Лиза? Или нет? Семенов метнулся на кухню. На столе стояли два бокала, початая бутылка коньяка, плитка шоколада, тонко нарезанный сыр.

Как она ушла? Семенов кинулся к двери. Дверь была закрыта на засов. Что все это значит?

Прошел последний трудовой день уходящего года. Наступил вечер, прошла новогодняя ночь. Жена не приехала.

«И кто бы в этом испытании холодной водой, вознеся мольбы Господу, который есть сама Правда, не стремится прикрыть правду ложью, не сможет погрузиться в воды, над которыми прогремел глас Божий; ибо чистая природа воды распознает нечистого и посему отринет неподобное ей, поскольку такая природа человеческая была когда-то восстановлена водами крещения, но снова заражена неправдой».

Молодую девушку всю в ссадинах, в грязи, с растрепанными волосами, волокли за руки два мужика угрюмого вида. Девушка не сопротивлялась, не стонала, не просила пощады, она смотрела в синее небо большими зелеными глазами.

Разгар лета, жара стояла уже с самого утра. У крутого берега быстро бегущей реки собрался народ. Да все пришли, кто жил в этом городке. Побросали дела свои крестьянские, детишек малых, сопливых, все собрались.

- Казнить Лизку! Ведьма! Ведьма она! – кричали из толпы.

- А третьего дня пошла корову доить, а из вымени кровушка потекла! – утирая слезу, говорила средних лет женщина, с туго перевязанным платком на голове, - А вчерась белая собака через мой двор пробегала – женщина старалась согнуться пониже, голосок послабее, в глазах страх.

Между тем мужики доволокли девушку до обрыва. Поставили на ноги, взяли с двух сторон за руки. Девушка выглядела лет на восемнадцать-девятнадцать. Несмотря на свой растрепанный вид, она была до того хороша, что не хотелось отрывать взгляд. Правильные черты лица, большие, широко открытые зеленые глаза. Длинные ноги закрывала юбка, под которой были видны пятки, измазанные кровью.

- Проведем ордалию. Коли не примут девку воды реки, знать – ведьма она, отловим и повесим! Ну а коли возьмет ее река, то напраслину на нее наговаривают. Ищите причины бед ваших в самих себе.

В это время мужики быстрыми уверенными движениями стали срывать с девушки одежду. Разорвана и сорвана блузка, юбка полетела на берег. Девушка стояла совершенно голая, даже не пыталась прикрывать свою наготу. Руки были опущены по бедрам, ноги немного расставлены в стороны, чтобы не упасть, лицо повернуто к солнцу, неподвижные веки, глаза как пятаки, солнце светило прямо на девушку.

Толпа загудела еще сильнее. «Суд божий! Суд божий!» - послышались возгласы.

Мужики заставили девушку лечь на траву. Откуда-то появилась толстая грубая веревка. Один мужик ловкими движениями связал ей руки на запястьях, второй - ноги на лодыжках. Толпа пялилась во все глаза, окружив, но держа расстояние метров двадцать.

Затем ее тонкие руки вытянули вперед, ноги подобрали к рукам. Руки и ноги связали накрест. Между связанными руками и ногами продели длинный шнур и отошли в сторону.

Священник освятил воду и медленной грузной походкой поднялся на высокий берег прямо к ведьме.

- Совершим Суд божий! И кто бы в этом испытании холодной водой, вознеся мольбы Господу, который есть сама Правда, не стремится прикрыть правду ложью, не сможет погрузиться в воды, над которыми прогремел глас Божий; ибо чистая природа воды распознает нечистого и посему отринет неподобное ей, поскольку такая природа человеческая была когда-то восстановлена водами крещения, но снова заражена неправдой. Начинайте!

Лизу подтащили к краю обрыва и столкнули вниз. Толпа бросилась к реке, вглядываясь в разбегающиеся волны.

Связанная и находящаяся в неловкой позе девушка, ударилась спиной о воду, на мгновение пропала в брызгах поднявшихся волн, затем тут же, как поплавок без грузила, всплыла на поверхность, и ее начало стремительно сносить вниз по течению.

-А! Ох! – толпа от увиденного обалдела и застыла в мертвом молчании. Мужик, держащий конец веревки, присел, рот непроизвольно приоткрылся, руки отпустили веревку.

Быстрый поток утягивал все дальше и дальше упавшую вниз девушку, уже не контролируемую никем.

Эту историю своей далекой молодости бабка Лизавета вспоминала часто.

Что-то стало не так, последнее время не клеилось что-то…

Не приходили силы колдовские, да никакие не приходили. И напрасно она затевала магические игры с бабками Марковной и Зиной, напрасно. И старушек жаль. Силы все из них выжала, сильно потянула! Так потянула, так головы заморочила!

Прошли чуть больше двух месяцев с той колдовской ночи. Марковна вспоминала часто ту бесовскую посиделку, корила себя сильно, что поддалась на такое. И сама не могла понять, что с ней тогда получилось.

Добралась как-то по последнему задубевшему снегу в Болдырево автолавка. Приехал Гаврилыч на газели в сопровождении трактора. Поздно уже было. Приняли мужички на троих – Юрка тракторист, Гаврилыч, да Баркал. Он и наливал, пенсию проставлял. И остались ночевать у Баркала дома, чего в ночь по бездорожью тащиться. Машину у забора оставили. Да спать завалились.

Проснулась Марковна, что-то тревожило ее. Глянула на часы – четыре утра, на дворе темень непроглядная. Глянула в окошко – под фонарем газель припаркована, дверь в кузов нараспашку, рядом с машиной саночки стоят, на них коробка магазинная, рядом с кабиной человек лежит, а в машине кто-то возится. Зачем проснулась, зачем в окно глядела?

Накинула тулуп, сунула ноги в валенки, в руку топор схватила и выскочила из дома.

- А ну стой, ворюга! – Марковна подбежала как могла быстро к автомобилю и дернула грабителя за край пальто, торчащее наружу.

Мужчина развернулся в сторону старушки. Седая щетина, облезлая шапка, из собаки что ли, руки в татуировках. В руке блеснуло лезвие ножа.

Марковна слегка подняла топор, захотела пригрозить и прогнать незваного гостя.

Нож прошел через тулуп, прошил ночную рубашку, вошел чуть левее сердца. На мгновение лицо убийцы попало под свет фонаря.

- Маманя? Маманя! – нож, измазанный кровью матери, упал в снег.

«…Сыночка родненького хочу увидеть. Увидеть, и умирать можно…»

Поутру Баркал и Шурка Митрохин догнали разбойничка в лесу по дороге к Пуйге, положили в снег, связали и отволокли в ближайшую деревню. Результат налета – коробка гадких консервов тушеной свинины со смальцем, бутылка водки, раненый в легкое шофер газели Гаврилыч и убитая Марковна.

Прошел еще месяц. Как-то утром, часов в восемь, постучался к Лизавете Баркал.

- Елизавета Емельяновна, сто грамм не нальете на лечение? – художник за дверью поскуливал, постукивал валенками по ступенькам. – Откройте, что расскажу.

- Ну чего тебе? Опять вчера напился, так сегодня давай с утра похмеляться? Иди с Богом – бабка Лизавета приоткрыла дверь. На нее пахнуло крепким перегаром. Лицо художника было сильно помято, совсем бледное, всего его мелко трясло.

Бабка куда-то сходила в глубину дома. Вернулась с граненым стаканом в руке, до краев наполненным прозрачной жидкостью. Сунула в руки художника.

Тот с большим трудом поднес стакан к губам. Руки сильно тряслись, но он не проронил ни капли живительной влаги. Выпил залпом, немного прихлебнув в середине. Аккуратно, уже более твердой рукой протянул пустой стакан бабке. Та держала перед ним блюдечко с маленьким блестящим соленым огурчиком, рядом лежал кусочек черного хлеба с прозрачным, чуть розоватым ломтиком сала.

- Вчера Серега приходил из Манылово, рассказал, что третьего дня ее дом горел.

Дом Зинаиды вспыхнул, как показалось соседям как-то вдруг, и уже через три минуты пламя охватило всю постройку. Пожарные, как водится, успели вовремя, как раз, когда крыша сложилась, и на спасение дома не оставалось никаких шансов.

Пожарные под обломками нашли два обгоревших трупа. Районная экспертиза определила, что один труп был трупом молодой женщины, лет тридцати пяти, второй – совсем маленького грудного ребенка. Откуда они оказались в этом доме, не понятно. Говорили, что видели, как Зина уходила накануне из дома, а кто говорит, что не выходила она никуда целую неделю. Но только Зины больше никто никогда не видел.

- Елизавета Емельяновна, налейте еще полстаканчика, и все!

Бабка сходила опять вглубь дома и вернулась с тем же стаканом чистейшего самогона.

Баркал крякнул, слегка пригубил, как бы пробуя, не обжечься бы, и в два глотка осушил. На лице начал появляться розовый цвет, его уже не трясло. Теперь он взял с тарелочки огурчик, приложил его к носу и положил на прежнее место.

- Спасибо, поправила. Сейчас на пейзажи пойду, погода сегодня хорошая.

«Что-то не так. Что происходит?» С ней еще никогда не случались такие сбои. Сказать, что она всю жизнь помогала людям, было бы абсолютной ложью. Но вредить своим?

Рано утром в ставку Наполеона, расположенную в Петровском дворце, прискакал вестовой с донесением от Маршала Мортье.

Мортье писал, что одним из его разъездов был пойман еврей по фамилии Ленковский, при попытке поджога особняка. Во время допроса он показал, что за пару дней до вступления французов в Москву на север по Тверскому тракту ушел обоз с продовольствием.

Император немедленно отдал приказ бригадному генералу Сегюру догнать и вернуть обоз в старую русскую столицу. Великую армию нужно было хорошо кормить. «Путь к сердцу солдата лежит через его желудок», - любил говорить Наполеон.

Летучий отряд был сформирован из полусотни головорезов - мамелюков, входивших в состав Императорской конной гвардии. Командиром отряда назначили одноглазого ветерана испанской компании лейтенанта Виктора Д` Ургин. Гасконец, бабник и пьяница по прозвищу Шакал. В качестве переводчиков взяли двух польских уланов из корпуса Юзефа Понятовского – Иеремию Белекцкого и его племянника Янека.

Через пять дней непрерывной погони, «французы» настигли обоз. Русские, вероятно, что-то почувствовали и к нападению были готовы. В неравной ожесточенной схватке все русские гренадеры были перебиты, но и «французам» досталось изрядно. Почти две трети турок лежало бездыханно, а рядом жутко выл над телом Янека пан Белекцкий. В молодого улана выстрелили в упор шрапнелью прямо с телеги. На него было страшно смотреть…

Виктор с черным от копоти лицом стоял рядом, почесывая пах. Эта привычка осталась у него с тех времен, когда он, молодой провинциал, пристрастился к парижским борделям на улице Пигаль. Там он, собственно, и приобрел эту привычку, но и кое-что еще не столь безобидное.

Самым ужасным для него было то, что в мешках на телегах оказалась… земля. Простая русская земля. «Куда могли эти «мюжюки» деть зерно (или что у них там было в мешках)?» - тупо размышлял старый сифилитик.

Возвращаться с пустыми руками к императору ой как не хотелось. Бонапарт терпеть не мог неудачников. Тем более что у лейтенанта был еще тайный приказ Сегюра разведать дорогу на Санкт-Петербург. «Этому выскочке Сегюру, вероятно, снятся лавры Мюрата. Ему плевать на людей». Шакал вспомнил, как в Испании под Мадридом Сегюр по собственной инициативе возглавил атаку польского эскадрона на позиции испанской артиллерии. Эскадрон весь полег, а этот педераст Сегюр, легкораненый, вернулся во Францию в звании бригадного генерала.

Ни мамелюки, ни поляк, жаждущий мести, не заставили себя ждать. Вскочив в седла, отряд устремился к чернеющей стене тверского леса и через несколько минут пропал из виду…

Куда поскакали? Что собирались сделать? Добыть провианту? Обчистить деревню? А может мстить?

Смеркалось, когда отважные кавалеристы поняли, что, взяв немного правее Тверского тракта, они углубились сильно и заблудились. Лейтенант Виктор д` Ургин был ужасно взбешен вновь открывшимися обстоятельствами и зло скомандовал организовывать ночлег на небольшой поляне возле самого леса.

Очень красив осенний тверской лес. В лучах уходящего солнца возникает такое многоцветье, что дух захватывает. Середина сентября – уже достаточно прохладно вечером. «Французы» разбили шатер. Развели костер, набрали из какой-то лужицы воды в походный чайник.

«Putain, bordeldemerde»[2] - Виктор не мог никак успокоиться от череды свалившихся на него неудач. Отойдя чуть в сторону от лагеря, лейтенант набрел на еле заметную тропинку, которая тянулась мимо болотца. Луна подсвечивала путь. Шагалось легко, непринужденно. Потихоньку зло и уныние пропали. Тропа затягивала сифилитика все дальше, вглубь российского леса.

Между тем, на опушку к отдыхающим туркам выкатилась телега. Лошадь под уздцы вел неказистый мужичок лет сорока пяти. На телеге сидела старушка, вокруг нее лежали тюки, мешки, жбаны.

Турки побросали свои дела и кинулись к телеге. Мужичок выхватил с телеги вилы и выставил вперед. Турки оттеснили деда от телеги. Он щетинился на них вилами, был хмур и молчалив. Один из мамелюков махнул саблей, мужик сделал выпад вперед. Вилы воткнулись в бравого героя. Кавалерист грохнулся на землю. Толпа набросилась на мужика, еще мгновенье, и окровавленное изрубленное бездыханное тело повалилось рядом с врагом. Теперь воины оборотили свои взоры на телегу. Один из них, первый добежавший, отпихнул старуху и стал перебирать груз. На телеге находились два мешка с зерном, в мешковину было завернуто две головки сыра, свиной окорок, три жбана с медовухой. Грабеж набирал обороты, когда к старухе, тихо стоявшей в стороне, подошел поляк и задал вопрос:

- Ехали мы недалече, солдатик, к брату Степана, - она кивнула на окровавленное месиво в десяти шагах от них. - А деревня наша в шести верстах отсюда. Считай, рукой подать.

«Завтра утром налетим на деревню. Разнесу все в пух и прах, людишек всех переубиваю», - зрел коварный план в голове переводчика.

Поляк вырвал у бабки котомку. На землю из нее упала книга, черный бархатный переплет, пухлая от постаревших страниц. Белекцкий пнул книгу ногой. Обложка слегка приоткрылась, и то ли из книги, то ли из-под книги выпорхнуло что-то, похожее на летучую мышь или на маленькую птичку, и порхнуло на самую макушку ближайшей елки. Хлоп-хлоп. Два маленьких красных огонька включились и пропали.

Но этого никто не видел. Белекцкий порылся рукой в котомке, достал небольшой мешочек, развязал веревку. На него пахнуло полынным анисовым ароматом и еще чем-то очень духовитым.

- Отвары делать от простуды, от других болезней разных, для здоровья, для силы мужской…

Не дослушав, поляк швырнул мешочек в сторону. Сухие травы, коренья, какие-то камешки небольшие веером рассыпались по поляне. Вмиг вся поляна покрылась инеем, светящимся в лучах лунного света. Часть сбора попало в костер. Ароматы поднимались над поляной, дурманя голову…

В это время янычары, не видевшие ничего съестного, кроме воды, вот уже второй день, накинулись на провизию и стали терзать ее, как стая волков расправляется с маленьким, зарезанным ими лосенком.

Наевшись и напившись медовухи, воины Наполеона осоловели и повалились спать кто, где стоял, прямо в иней, прямо в буйство ароматов, ставших резкими в холодном сентябрьском воздухе. Огромная луна поднялась над макушками деревьев, осветив всю поляну. Свет от нее был настолько ярок, что можно было читать книгу, если бы кто-то этого захотел.

Белекцкий ушел спать в шатер, напоследок указав бабке, чтобы оставалась до утра у телеги.

Старуха подняла с травы книгу, смахнула с нее пыль, положила ее на телегу. Два маленьких огонька вспыхнули на елке, кинули два красных лазерных лучика через всю поляну, как бы перечеркивая тихо спящих мамелюков. Бабка Лизавета, а это была именно она, провела рукой по книге. Вспыхнул небольшой огонек, она взяла пламя в руку и сильным движением зашвырнула его в середину поляны. В том месте, на которое упал огненный шар, поднялось пламя, похожее на жертвенный огонь, оно прихватило пыльцу сухих трав. Спящий рядом с появившимся костром турок проснулся от жара пламени, вскочил на ноги, выхватил саблю и, размахивая ей, принялся будить своих товарищей – соседей по беде. Еще минута, и все шестнадцать обкуренных воинов Наполеона бились друг с другом не на жизнь, а на смерть.

Иеремия Белекцкий долго не мог заснуть. Только пригрелся, только начал засыпать, как услышал бой мамелюков друг с другом. Осторожно приоткрыв занавеску шатра, поляк высунул голову, чтобы посмотреть, что за бой? От кого отбиваемся? Сильный удар сабли одного из посланников Сегюра отсек голову несчастному, и она, выпучив глаза, покатилась под ноги яростно сражающихся воинов. Хлоп. Красные огоньки на ели как будто вели счет.

Двадцать минут ожесточенного сражения, и все было кончено.

Последний оставшийся в живых воин весь в крови, с красной саблей стоял посередине поляны, тупо оглядываясь по сторонам, абсолютно не понимая, что заставило его и его братьев перебить друг друга.

Прямо перед ним вдруг появился огромного роста тот самый мужик, зарезанный ими еще вечером. Фигура мужика начала расти прямо на глазах, вот она уже стала выше деревьев, вот и лица уже не разглядеть на фоне ночного неба. Мужик поднял ногу и наступил на храброго головореза. Хряп. И все. Хлоп-хлоп. Расчет окончен. Огоньки на елке протянули два луча через поляну и исчезли.

В это время гасконец Виктор продолжал легко и непринужденно двигаться по узкой лесной тропинке. Настроение улучшилось, тягостные мысли перестали терзать его. Он мечтал о Париже, о красотках, об орденах…

Вдруг справа от тропы в болотной луже в лучах лунного света он увидел по пояс в воде обнаженную девушку. Длинные волосы мокли в лужице, глаза молили о помощи.

Отчаянный Шакал, не раздумывая, шагнул с тропы в лужу и тут же по пояс провалился в болотную жижу рядом с девицей. Она обняла Виктора и поцеловала мокрыми холодными губами прямо в губы. После этого сказала четко «ква» и нырнула с головой в воду. Шакал опешил. За ноги кто-то схватился и потянул вниз. Секунда, другая, и уже только голова и руки торчат из лужицы. Красивая могла бы быть смерть в тверских болотах. Но когда гасконец приготовился утонуть, рядом с лужицей на ветке дерева он увидел человека. Человек выглядел довольно странно: вместо носа деревянный сучок, сильно волосатые руки, взъерошенные волосы на голове, такая же взъерошенная борода.

- Хватайся за меня, - странный незнакомец протянул Виктору лохматую руку.

Сильный рывок, и француз вылетел из болота прямо на тропу.

«Надо бежать отсюда», - подумал он, поднялся на ноги и побежал. Но не смог продвинуться и более трех метров. Прямо посередине тропы стоял огромный вековой дуб. Шакал поднял голову вверх и увидел в дубе большое дупло. Из дупла на него радостно смотрел уже знакомый ему сучковатый абориген.

- Заходи, лейтенант, чаю попьем, - он схватил длинной рукой француза за плечо и затащил в дупло. В дупле было не так уж и тесно.

- На, пей чай, - лесной человек протянул ему чашку с горячей зловонной жидкостью.

- Ах ты не хочешь чая, а чего расселся тогда? – лесной человек дал такого пинка французу, что он вылетел из дупла прямо на тропу. Так порой выпадают по весне желторотые птенцы из гнезда на дорогу, образуя вокруг себя мокрое пятно. Вот именно так плюхнулся бравый лейтенант.

На дереве возле тропы сидели две совы. Одна была большой старой птицей, вторая – начинающим ночным хищником.

Ученик взмахнул крыльями и колом спланировал на спину Виктора. Мужественно поклевал затылок, ухватился когтями за воротник и попытался с этой добычей улететь, но вес был не взят и, лишь жидко и вонюче нагадив на спину бабнику и сифилитику, взлетел на ветку и сел рядом с учителем.

- Угу, - ответила старая сова. Очевидно, зачет был сдан.

Виктор понял, что надо как можно скорее выбраться из этого леса на поляну. Он встал на четвереньки и пополз. Сколько он полз на четвереньках, сказать трудно. В какой-то момент он заметил, что не один. Рядом с ним слева и справа также на четвереньках ползли волосатые существа, похожие на маленьких обезьянок, только на голове у них было по две небольшие шишечки-рожки. Виктор остановился, приподнялся с колен. Обезьянки тоже остановились, поднялись с колен. Они как будто дразнились. Виктор сделал два уверенных шага вперед.

- Дяденька, не бросай нас, - завопили животные и повисли на мокрых, грязных рейтузах лейтенанта. Рейтузы начали расползаться, еще немного усилий, и бравый мушкетер стоял на тропе без штанов, но в сапогах. Лохмотья того, что раньше назывались рейтузами, свисали сверху на ботфорты.

Обезьянки, очевидно, сделав свое дело, разбежались в разные стороны в темноту. Огромная полная луна по-прежнему освещала тропу. Виктор уже был готов ко всему, когда мимо него по тропе вдруг четверо мужиков пронесли большую металлическую клетку. В клетке сидела голая трехметровая волосатая баба.

- Мужики, откуда путь держите? – вдруг на чистом руссом языке спросил Виктор д` Ургин.

Только к утру лейтенант выбрался на ту самую поляну, с которой вечером уходил по зову нужды. Картина, которую он увидел, заставила его пасть на голые колени и зарыдать в голос, громко, заунывно, по-французски.… Представляете, какую интересную историю он будет рассказывать Сегюру?

Бабка Лизавета положила книгу в котомку и медленно двинулась к лесу.

В октябре 1918-го года губернский отдел снабжения города Вышний Волочок был реорганизован в продовольственный комитет. Занимался комитет в том числе проведением продразверстки и сбором продналога. Руководил работой уездных продовольственных комитетов некто Дмитрий Зиненок.

До революции Дима был простым сельским учителем, хотя у самого было четыре класса образования да ускоренные учительские курсы. Есть, впрочем, подозрение, что на курсы эти Дима подался исключительно из-за того, что поведение 19-летнего юноши привлекло внимание полиции. Историки пишут, что в 1905-ом году он принимал участие в революционных событиях в Петербурге. Не будем с ними спорить, не станем копаться в подробностях зиненковской жизни той поры. Маленькая деталь – в годы Первой мировой он был призван на фронт. Однако в июле 1917-го года он вернулся на родину. Как, что? Дезертировал? Удрал с поля боя? А как еще он мог вернуться? Ну, да ладно. Сейчас год 1918-й и он начальник продразверстки. Продразверстка - это когда к тебе в хату заходят вооруженные люди и забирают у тебя практически все зерно, оставляя лишь чуть-чуть для посева, забирают сало, яйца, кур. Словом, продовольствие.

- Стой! Стройся на инструктаж! – мужчина лет тридцати в тулупе, в валенках, в рукавицах, с кобурой на ремне соскочил с телеги, попрыгал на месте, поприседал, разминая колени. Вместе с Димой с телеги тихонько сползла серая мышь – бледная, худая, чем-то напоминающая алкоголичку женщина неопределенного возраста. Она чуть прищуривала глаза.

Обоз из пяти санных телег остановился, только выехав из леса. Впереди, метрах в двухстах, была видна крыша дома, за ней начиналась деревня Болдырево.

Пятеро бойцов остановили лошадей, слезли с саней и выстроились вдоль зимней колеи.

- Товарищи! Город ждет хлеб, в городе тысячи людей умирают с голоду! Партия поручила нам… - сильный ветер уносил слова командира куда-то в лес. Не накликал бы он беды, этот голос. А ну, как медведи в берлогах проснутся! Алкоголичка дернула Диму за рукав, заставив его наклонить ухо, затем Дима выпрямился – …а тех, кто будет заниматься укрывательством, расстреливать на месте! Вперед, товарищи!

Бабка Лизавета возилась во дворе с поросенком, когда услышала сразу несколько выстрелов. Заскулила соседская собака. Затем громко, истерично завыла соседка Нюра.

Лизавета бросила лопату и вышла со двора. Через забор было видно, что у соседей ходят вооруженные люди. Незнакомый мужчина размахивал наганом перед лицом обезумевшей от горя соседки Нюрки, которая стояла на коленях перед распластавшимся на снегу телом мужа. Чуть поодаль лежал соседский пес Рыжий. Он пытался перебирать лапами, издавал жуткие звуки. Мужчина направил наган в сторону пса. Выстрел. Собака замерла. Звуки пропали. У забора стоял молодой парнишка с винтовкой в руке. Он был так ошарашен увиденным, что винтовка сползла и уперлась прикладом в снег, глаза выражали ужас. Дима подошел к бойцу, наотмашь ударил его кулаком в лицо. Парень завалился в снег.

- Чего сопли пустил? Работать! Грузи на сани зерно! Этой бабе ничего не оставлять! – он ткнул наганом в Нюрку.

Дима повернулся в сторону саней, на которых завернутая в шинель с высоко поднятым воротником сидела серая мышь – алкоголичка. Она еле заметно качнула головой, подтверждая правильность решений.

В других соседских дворах хозяйничали бойцы продотряда, но выстрелов в тот день уже больше не было.

Уже вечерело, от солнца осталось лишь красное зарево, полная луна зловеще обозначилась над горизонтом.

- Всем расходиться по домам, ночевать здесь останемся! – убийца Дима бодро давал указания. Свои сани он уже подогнал к дому бабки Лизаветы. – Я буду спать тут. Калюжный! Обеспечь мне охрану! Ну, бабка, готовь мне место, да вот Ирина Николаевна будет со мной здесь.

Бабка Лизавета стояла на крыльце спиной к входной двери.

- Отойди-ка в сторонку, старуха, дай пройти. Ирина Николаевна, проходите в избу, там тепло.

Ирина Николаевна, не глядя на старуху, прихрамывая на левую ногу, вошла в дом.

Лизавета после увиденного за день уже ничему не удивлялась.

- Проходите, гости дорогие, проходите! Как я вам рада! – если бы кто-то из односельчан сейчас слышал голос Лизаветы, то вряд ли узнал бы ее. Хриплый, протяжный, так говорят, передразнивая бабу Ягу. Но она никого не передразнивала. Она и была БАБА ЯГА! – сейчас каши, сала, самогоночки на стол поставлю, для вас берегла, перинку помягче постелю, такие гости, из самого городу!

«Гости дорогие» прошли в дом, ни о чем не подозревая. На улице у калитки встал часовой. На небе появились звезды, луна была такой величины, что, казалось, протяни руку и дотронешься. Ночь обещала быть морозной.

С самогона да с тепла от печки комиссара развезло быстро. Его спутница до самогона не дотронулась, пожевала хлеба с салом, фыркнула носом и забралась с ногами на кровать, стоящую в углу комнаты.

- Завтра, остальное все завтра. Отдашь поросенка, зерна возьму у тебя пять мешков, корову, кур, оставлю одну, куда тебе больше, старой? А у меня задача партии! Накормить город! – пьяным, заплетающимся голосом Дмитрий Николаевич строил планы на завтра.

- Да, какой я тебе барин, дура старая! – Дима уже клевал носом. Налил себе в стакан из высокой бутыли еще немного, резким движением опрокинул и обессилено опустил голову вниз.

- Все, все, все, Ирина Николаевна, иду, иду. Зиненок встал, сделал три небольших шага и упал на пол перед кроватью, на которой полусидела товарищ по партии и боевая подруга, – устал я сегодня очень, работаем на износ, не щадим себя, - под нос бубнил убийца и герой революции.

- Вот и спи там, не подходи ко мне! – Ирина Николаевна залезла под одеяло, отвернулась к стенке и свернулась калачиком. Из окошка над кроватью на серый комок упал мертвецкий бледный свет луны.

В полной темноте, лишь освещенная лунным светом стояла у печки, никем из гостей не замечаемая ведьма Лизавета. Седые тонкие волосы соломой торчали из-под платка, лицо стало бледно-желтым, огромные зеленые глаза блестели в лунном свете, нос крючком, сзади на спине появился горб, пальцы рук вытянулись, кожа превратилась в желтые чешуйки, ногти напоминали когти орла.

Она дождалась, когда сопение «дорогих гостей» стихло, еще час простояла так, наконец, сделала шаг вперед и вышла на середину комнаты под луч лунного света.

Перед ней как гриб вырос из пола небольшой круглый столик на одной ноге. На столике лежала книга. Черный переплет, чуть надорванные края, из-под переплета торчали желтые истертые уголки страниц. Ведьма провела рукой по книге, будто пыталась разбудить ее, книгу. Тут же на черном переплете возник и погас огненный круг. Лизавета провела рукой в другую сторону, как бы заглаживая шерсть, - пламя в круге поднялось вверх так высоко, что вот-вот могли вспыхнуть волосы старухи. Но как вспыхнуло, так и пропало, лишь рука была снята с книги. Теперь ведьма провела корявым пальцем по столу, очерчивая круг. За пальцем оставался и пропадал бледно-желтый свет. Книга, как живая, вздрогнула, возник порыв ветра, обложка чуть приподнялась и что-то шуршащее, то ли летучая мышь, то ли маленькая серая птичка, вылетело и забилось в правом верхнем углу комнаты.

- Тсс, не разбуди мне гостей дорогих! – проскрипела старуха. В углу испуганно моргнули два красных маленьких глазка.

Колдунья провела вокруг книги три круга, подняла вверх и в стороны страшные чешуйчатые руки с кривыми длинными когтями. Подбородок задрала вверх, зеленые большие глаза засветились, по бревенчатым стенам забегали желто-зеленые блики.

- Просыпайтесь, силы небесные, злые и добрые! – голос стал твердым, он уже не скрипел, а басовито гудел.

За окном завывала метель, ее пение сливалось с воем колдуньи и вместе создавало такие звуки, от которых по лесам шарахнулись звери. Дальше в глубь леса отошли голодные волки, в чащи ломанулись лоси, кабаны, недовольно похрюкивая, стадом устремились в чащобы. Проснулся в берлоге огромный бурый медведь. Вылез из-под снега и двинулся к опушке леса, вышел прямо на то место, где еще утром комиссар продразверстки Дмитрий Николаевич Зиненок проводил митинг-инструктаж по убийству крестьян молодой советской республики. Медведь сел на задние лапы прямо на колее, оставленной санями отряда, завертел головой, уставился в диск луны и замер.

Над деревней разворачивалась в полную мощь буря. Над домом Лизаветы поднялся столб снега, диаметром метров десять и высотой с корабельную сосну. Ветер с такой силой стал вращать снежинки в столбе, что возникло свечение. Часовой у калитки поднял голову вверх и увидел прямо в зените светящееся пятно, затем порыв ветра подхватил солдатика, затащил его в столб, и уволок в небо. Ааааа!

Сани, на которых приехал комиссар, взмыли вслед за часовым в небесную высь. Доброй дороги, вам, сани!

Четыре телеги, груженные изъятым продовольствием, были пристроены у первого дома. Порыв ветра - телеги вмиг повалились на бок, возвращая запасы продовольствия деревне, затем еще порыв – и телеги взмыли вверх, увлекаемые все тем же снежным торнадо.

Еще минута, и деревня была заметена по крыши домов. От зимней санной дороги не осталось и следа. Снег настолько спрессовался, что стал, как бетонная стена.

Медведь выбрался на снежный бархан и двинулся в сторону крыш, торчащих из-под снега.

Книга на столе народной мстительницы кружилась, стол вращался в другую сторону. Бабка Лизавета с распростертыми вверх руками бормотала что-то себе под нос.

Вмиг – метель стихла, ветер пропал, все улеглось. Луна продолжала светить всей мощью. Звезд на небе уже не было.

- Ох, разгневали вы меня! – старуха прикрыла ладонью огненный круг на вращающейся книге. Так же, как прикрылось свечение круга, исчезла с ночного неба луна. Заваленная снегом деревня погрузилась во мрак. До рассвета оставалось не больше часа.

Ведьма обессилено опустила руки вниз. Вращение предметов прекратилось. Хлоп-хлоп, красные глазки в углу напомнили о себе.

- Сиди пока, ты еще пригодишься! – книга пропала, как и появилась. Ушел в пол столик. При свете свечи старушка расправила спину, горб пропал, волосы на голове улеглись под платок, желтизна с кожи на лице сошла, щечки зарозовели, аккуратные пальчики рук калачиком сложились на животе.

- Ох, устала! Спать! Завтра будет завтра - милая старушка вдруг несколько раз обернулась вокруг своей оси, чуть приподнялась над полом, зло кинула взгляд на спящих молодых хозяев страны, затем влетела в печь и через трубу пропала в небе.

Как только стало светать, трое солдатиков из продотряда, что провели эту ночь в доме Федора безногого, с большим трудом выбрались из избы и, утопая в сугробах, двинулись прочь от проклятого места.

Дело в том, что заснуть им этой ночью не удалось. Сначала, как только они улеглись, под дверью завыли волки. Вышедший было напугать зверей боец был моментально сбит с ног, ружье улетело далеко в сугроб, а сам он с разодранной до кости рукой, еле успел забежать обратно. Пока обрабатывали рану, дом погрузился во тьму, а из печки вылез какой-то зеленого цвета зверек, похожий на маленькую обезьянку и стал хулиганить. Он обливал солдатиков водой из ведра, потом начал кидаться валенками, потом у него в лапках оказалась винтовка и он начал палить вокруг себя. Всю ночь бойцы пытались загнать чертенка обратно в печь. И лишь когда начало светать, он, прихватив ружье, залез обратно в печку и затих. Надо заметить, что хозяин дома в это время спокойно спал за перегородкой и ничего не слышал.

Жители деревни еще немного наблюдали трех пробирающихся в отчаянии людей, идущих в сторону леса, а потом они пропали из поля зрения и все успокоились. В город они не вернулись.

Дмитрий Николаевич Зиненок проснулся с ощущением ребенка, которому все дозволено. Он молод, силен, он хорошо выспался. Он выполняет важную, ответственную миссию, он – слуга революции! Он – убийца!

«Чем она меня вчера напоила, эта ведьма? Язык прилип к нёбу. А куда все делись?»

- Ирина Николаевна, вы проснулись? – Дима глянул на кровать, где вчера расположилась на ночлег любимая. Кровать была пуста.

- Ирина! – Зиненок приподнял край одеяла и с ужасом отпрянул. Из-под одеяла выбежала небольшая серая мышь. Она спрыгнула с кровати, присела. Стала оглядываться. В это же самое мгновение откуда-то сверху, из дальнего верхнего угла спрыгнул огромный черный кот с яркими красными глазами. Миг – и мышь в зубах охотника, хруп – и хребет перекусан пополам. Прыг – и кот куда-то нырнул вместе с добычей. Хлоп-хлоп, моргнули два красных лучика в дальнем верхнем углу.

- Ирина Нико… ла... – Дима от растерянности сел на пол. Что, дурашка, и впрямь поверил, что революционная подруга превратилась в мышь? Что, дурашка, и впрямь поверил, что революционной подруге какой-то кошак перекусил позвоночник?

И правильно сделал, что поверил. В глазах потемнело, в ушах зашумело.

Очнулся Дима в тулупе, в валенках, на месте, которое еще вчера называлось зимней дорогой. Сзади за ним метрах в двухстах засыпанная снегом деревенька. Впереди, прямо перед ним стоял злой, разбуженный ночной метелью медведь шатун…

В июле бабы собирали ягоды недалеко от дороги и нашли в малиннике какие-то порванные штаны да один разодранный в клочья валенок.

Вспомнился 1942-й год. Деревня сиротела. Все мужчины ушли на фронт. Из мужиков остался безрукий деда Жора – Егорка, как его звали бабы, пацан десяти лет Витька, да бычок двухлеток Борька. Да еще поговаривали, что Митрофаныч в баньке прячется.Остальные - бабы. Весной дороги развезло так, что лошадь в грязи увязала и не могла сдвинуться с места. Деревенька Болдырево и так тупиковая, а по такой дороге к ней вообще не добраться, ну если только на танке. А кому надо танки гонять в деревню? С кем воевать? С Борькой? Вот деревня и сидела спокойно. Бабы сетями рыбу ловили - этим и жили. Зиму пережили, а теперь проще будет, можно лесом да озером жить. Немцы с начала войны к ним не добирались. А сейчас и подавно что им тут делать.

Самолет пересек линию фронта незамеченным. Пять часов утра, погода не очень, пасмурно, моросит мелкий дождичек, но о чем там мечтать? Пилот Вилфрид Нойманн, немец, лет сорока пяти, хорошо знал свою работу. На войне он с Первой мировой, ас, перешел из истребителей на грузовые, летать за линию фронта приходилось часто. А сейчас он выполнял ответственное задание. Ему необходимо было забросить в глубокий русский тыл пятерых диверсантов. Германское командование решило внедрить своих разведчиков в Москву с целью минирования и подрыва мостов, продовольственных складов, складов с боеприпасами. Это была первая партия. Планировалось, что таких рейсов будет пятнадцать с интервалом в семь дней. На борту сидели пятеро опытных подрывников, хорошо знающих русский язык, имеющих с собой гражданскую одежду. Их задачей было десантироваться как можно ближе к Москве, пробраться в советскую столицу, устроиться на работу на заводы, склады, на продовольственные фабрики. Взрывчатку планировали доставить отдельным рейсом. В команду входили специалисты – подрывники. Кроме того, было решено не выдавать им оружия, чтобы не раскрыть себя раньше времени.

Неожиданно Вилфрид услышал неестественный звук, какой-то скрежет. Машина перестала слушаться руля, еще минута, и остановились двигатели. Как будто кто-то постепенно рычажками отключал основные системы функционирования. Самолет начал быстро планировать вниз. Командир диверсионной группы Хардвин Кляйн, увидев неладное, свернул карту и дал команду десантироваться. Три минуты, и тайные посланники фюрера зависли в воздухе над какими-то болотами. Кляйн с высоты успел разглядеть небольшую деревеньку, но сильный боковой ветер рванул его вправо. Он лишь смог увидеть, как его команда достаточно кучно спускается, погружаясь в лесную глушь.

Опытный пилот Вилфрид Нойманн вспомнил свою жену фрау Мэйдд, восьмилетнего сынишку Дитера, живущих сейчас у своей тетки недалеко от Инсбрука в городке Ваттенс, попытался исправить ситуацию, но выровнять самолет не удалось. Он стремительно приближался к земле. Кроме того, он так и не смог покинуть самолет и влетел в елки на полной скорости, раздираемый на части острыми сучками деревьев и остатками самолета.

Бычок Борька пасся на первой весенней травке. Сильный грохот заставил его оторвать голову от земли. Борька густо замычал и повернул голову в сторону леса, над которым поднимались клубы дыма от упавшего самолета.

Командир диверсантов Хардвин Кляйн со всего размаху кубарем влетел прямо в болотину, где и остался навеки.

Его коллегам повезло больше, если это можно так назвать. Заместитель Кляйна на непредвиденный случай, который и произошел, Юген Шефер перерезал стропы парашюта, запутавшегося в ветвях деревьев, и свалился вниз, сильно повредив правую ногу. Нет, передвигаться он мог, но опираться на ногу было невыносимо больно, кроме того, нога начала заметно опухать. Он прилег, осматривая ногу, когда услышал хруст веток и увидел Мартина и Ральфа. «Уже хорошо», - подумал Юген.

Это были матерые волки, старые опытные десантники, способные легко ориентироваться в воздухе и в лесу. Не удивительно, что четверо германских шпионов достаточно быстро нашли друг друга в лесу у болота, из которого еще немного проглядывал парашют Кляйна. Дальше им предстояло действовать малым составом. Кроме того, по карте стало ясно, что до Москвы четыреста километров, которые надо будет преодолеть, имея в команде хромого бойца, явно со сломанной ногой. Еще карта показывала, что вблизи нет никаких населенных пунктов, а ближайшее село Алексеевское в пяти километрах, если идти прямо через болота. Взглянув еще раз на утопающий в болоте парашют Хардвина Кляйна, идти через болота никто не захотел.

Вдруг сквозь деревья протяжно замычала корова. Этой коровой был все тот же Борька, добредший до берега большого озера. Он стоял и мычал на озеро. А зачем, никто не знает.

Фашисты развернули карту и еще раз внимательно всмотрелись в то место, где по их расчетам, они должны находиться сейчас. Никакой деревни на карте не было. Но не может же корова гулять в лесу. Или это дикая корова? Однако вывод был сделан, и диверсанты двинулись в сторону мычания, поддерживая под руки хромого Югена.

Через сорок минут фашисты, одетые в гражданскую одежду, вышли из леса, прямо на край озера. Бык увидел незнакомцев, замычал и двинулся навстречу, грозно выставив вперед два больших острых рога. Сзади за быком виднелись крыши домов деревни Болдырево, которой и на карте-то нет. Быку неприятели не понравились сразу, однако немцы прекрасно понимали, что в такой обстановке бежать невозможно, имея малоподвижного Югена, а стрелять нечем, оружие приказано было не брать.

- А ну, пошел, бычара! – вдруг из ближайших кустов наперерез скотине выбежал пацан лет десяти с тонкой хворостинкой в руке, - а ну, пошел!

Витька, сынишка тетки Кати, был отправлен ей для присмотра за бычком.

Парень тоже не мог ничего понять. Мужики не местные – факт. Мало того, они одеты как-то странно. Больше похожи на рабочих завода, чем на сельских жителей. Синие утепленные куртки-телогрейки, рубашки в клетку, штаны – комбинезоны, ботинки на шнурке. А чего тут делать рабочим? Никаких заводов тут в помине не было.

- А вы из Волочка за молоком приехали? Так вам не к нам, вам в Алексеевское надо. У нас только бычок. Заблудились? Пойдем, я дорогу покажу. Надо через нашу деревню пройти.

И колонна двинулась в деревню. Впереди подгоняемый хворостиной шел Борька, за ним юный пастух Витька, далее двое рабочих вели хромого Югена и замыкал колонну угрюмый Ульрих, самый старый из немцев. Витька вел фашистов прямо к своему дому.

В деревнях не любят чужих, относятся к ним с опаской, недоверием и некоторым презрением. К тому же так мало в деревнях событий, что появление гостя в деревне - это уже большое событие, которое становится достоянием гласности. На новость сбегается посмотреть вся деревня, отложив все самые неотложные дела. А тут тем более военное время, и целых четыре мужчины, да к тому же явно из города, да, видно, рабочие. Немцы оказались в центре внимания. Они стояли, как голые, а на них пялились десятки человеческих любопытных глаз и одна пара бычьих. Борька еще надеялся подцепить одного-двух негодяев на рога. Очевидно, видел в них достойных противников. А какой же смысл воевать с Витькиной хворостиной, ну глупо же.

- Здорово, ребятки! – подошел поближе других Егорка, - закурить не найдется?

Ульрих вытащил из кармана заготовленную для таких случаев пачку папирос. Протянул деревенскому «голове». Егорка, поняв, что его приняли за главного, гордо поднял голову вверх, покрутил ею по сторонам.

- Ну чего уставились, мужиков не видели что ли? Люди устали с дороги да заплутали. Дайте отдохнуть да покушать собрать надо. Расходитесь, - бабы загалдели тихо, но стали расходиться.

- Что у тебя с ногой, паренек? – дед ткнул культей в Югена, - ну-ка снимай обувку, я посмотрю.

Деда Жора до войны работал в рыбхозе ветеринаром. И если у кого что случалось - заболит в деревне, то все идут к бабке Лизавете. Она слова заветные знала да отвары разные. А к деду Жоре даже за советом никто не ходил. Он же рыбный лекарь.

- Эээ, милок, да ты никак с самолета прыгал. Перелом у тебя!

Немцы испуганно переглянулись. Откуда дед мог знать про самолет. Спалились.

- Да какое лечение, иди, дед, домой,- тетя Катя выпроваживала Егорку со двора. - Проходите, мужчины, в дом, умойтесь, поешьте, что сами мы едим. А я бабку Лизавету позову, она поможет с ногой. Да на дорогу вас выведем. Вам же в Алексеевское? Вы из города, за молоком? Что-то вы молчаливые такие, устали, пока блуждали? Проходите, сейчас я приду.

Немцы буквально были впихнуты в избу. Они вошли внутрь, сели на лавки у окна. Народ на улице разошелся по своим делам. Витька погнал быка со двора к озеру.

Немцы заговорили тихо по-немецки. «Надо пару дней, чтобы Югена привести в порядок. С ним мы далеко не уйдем».

- Какие рабочие, откуда взялись? Да за каким молоком? А в чем они его повезут в город? Дура ты, Катька, разве не видела, самолет сегодня в лес упал. Да не наш, немецкий! Фашисты это! – отчитывала бабка Лизавета Катю. Обе сидели у старухи в доме.

- Что же теперь делать? Они ж у меня в избе сейчас сидят!

В это время мимо дома бабки Лизаветы пробежал, радостно подскакивая, Витька. Он торопился домой пообщаться с незнакомыми сильными дядьками, которые, может, врага били и будут бить. «Ах», только и успела ахнуть Катька и кинулась прочь из дома за Витькой.

- Витя, стой, не ходи туда, там немцы! Это враги, немцы! – немцы услышали крики с улицы.

Прошел час. Вся деревня окружила дом Катерины. А вся деревня – двадцать баб да Егорка безрукий. Бабы стояли с вилами, топорами. На всю деревню набралось три ружья. Стрелять пока никто не решался.

- Если вы нас выпускаете, мы оставляем пацана и уходим. Мы никого не тронем, откройте двери, отойдите от окон. – У окна стоял Ульрих с ножом, приставленным к горлу ребенка. Мальчик лишь слегка хныкал. Больше ни на что сил у него уже не было.

- Мы не можем отпустить врага. Это шпионы, может, они хотели пробраться в Москву и убить товарища Сталина, – рассуждал среди баб Егорка.

- Отпустите ребенка! Бабы, да выпустите вы их! Витя, Витенька! – Витька только похныкивал.

У немцев нервы были тоже накалены до предела. Во-первых, это полный провал группы, во-вторых, как отсюда выбираться, если даже им удастся выйти из дома живыми. Да и куда выбираться? В Москву? А может быть в Берлин?

У Мартина сдали нервы, и он попытался прорваться через заднее окошко в огород. Но четыре бабы ловко, как стожок сена, насадили беглеца на вилы и пригвоздили к сырой стылой земле.

Уже начало смеркаться. Бабка Лизавета в своей избе достала книгу в черном переплете, уже хорошо нам известную. Постучала по ней ладонью, как бы вытряхивая пыль. Верхняя обложка слегка приподнялась, и из книги выпорхнуло что-то, похожее то ли на летучую мышь, то ли на маленькую птичку.

Почти стемнело, когда в окошке дома, захваченного фашистами, загорелся огонек свечи. Вечер стоял тихий, слегка подмораживало. Луна выползла большая, яркая.

Ральф затолкал мальчика в угол у печки и приказал лежать тихо и не двигаться.

Подрывники заговорили по-немецки: «Сейчас надо выбираться отсюда, пока они не вызвали военных. Да, пока темно, мы это сделаем легко. Нужно как-то отвлечь женщин с вилами от входа и окон. Бедный Мартин, он все еще лежит и смотрит в небо. Они его, как сосиску».

У Югена нога разбухла так, что в ботинок уже не вмещалась. Он весь горел, очевидно, поднялась температура, лежал на полу и что-то бредил по-немецки с закрытыми глазами.

- Я попробую пролезть через заднюю постройку и разбить маленькое окошко, на шум бабки побегут назад, а ты, Ульрих, беги через дверь, надо завладеть ружьем и перестрелять их всех.

Из избы выходило две двери. Одна вела на выход, на улицу, другая вела во двор – в закрытое строение, в котором в северных деревнях держат скотину, хозяйственный инвентарь, дрова, справляют нужду за загородкой. Вот в этот двор и прошел Ральф, именно там он должен был разбить окно и отвлечь на себя обезумевших баб с вилами и ружьями в руках. В полной темноте он наступил на что-то и тут же получил удар по лбу. Грабли работали как часы. Хлоп-хлоп. Вдруг вспыхнул в углу и погас красный огонек. Что за чертовщина? Ральф сделал еще шаг и уперся во что-то мягкое. Раздалось громкое беспокойное пыхтение, затем грузный звук поднимающегося огромного тела, затем удар, еще удар. Бык лупил лбом по неприятелю, пока тот не бухнулся на земляной пол. Борька наклонился, поддел тело рогами и швырнул о бревенчатую стену. Но телу уже было все равно. Хлоп-хлоп, опять вспыхнули красные глазки в углу.

- Витя, Витенька! Ты живой? – опять заголосила Катька.

- Да живой я, мамка, - послышался громкий шепот мальчишки, ползущего на пузе от дома. Ему удалось нырнуть в погреб и вылезти через маленькую дверку, выходящую их погреба наружу.

- Витька свободен! Вперед, бабы, в атаку! – это уже орал Егорка, которого до этого никто и не замечал.

Обезумевшие женщины с вилами кинулись в избу. В избе на полу метался в агонии Юген, безвольно разбросав руки и ноги в разные стороны. Во дворе под копытами Борьки весь в крови, с пробитым виском лежал убитый Ральф. В огороде валялось тело-сосиска Мартин.

Ульрих, которому чудом удалось вырваться из избы, бежал всю ночь, не понимая, куда же он бежит. То под ногами возникала непролазная грязь, и он утопал по колено в ее жиже, то он забирался в какие-то колючие кустарники и выбирался оттуда в кровь ободранный. В свете луны наблюдателю могло показаться, что по лесу мечется мертвец, не нашедший себе покоя в могиле.

Чуть появились утренние сумерки, Ульрих Хофманн выбрался из чащи и плюхнулся на берегу какого-то водоема. Он даже не заснул, а провалился в сон. Ему снилась фрау Хельга, его соседка, с окровавленными вилами в руках, только почему то вместо лица была голова огромного быка с красными глазками. Хлоп-хлоп. То вдруг к нему склонялась фрау Ангелика с бычьими рогами на голове и с кольцом в носу, мычащая ему прямо в ухо.

-Му-ууу! – Ульрих резко открыл глаза. Святой боже! Над ним стоял Борька. Глаза быка налились кровью.

- Борька! А ну, пошел! Опять дрянь какую-то жрешь! – Витька вдруг остановился, потом резко развернулся и кинулся бежать в сторону деревни.

Закончился двадцатый век. Наступил век двадцать первый.

Ну, кто бы мог подумать, что опять появится враг, да какой! Свой, собака, родной! Доморощенный!

Вышла как-то бабка Лизавета на улицу и видит: стоит Баркал, а рядом с ним двое рыбаков. Из города только приехали на машине на рыбалку да, видимо, расспрашивают у местного знатока, как тут и чего, а тот и рад языком чесать.

- Окунь здесь в метр длиной, я сам фотографии видел! А все почему? Озеро у нас волшебное, колдовское, можно сказать, озеро. Во все времена оберегало оно нас, местных жителей, от напастей. Все войны мимо нашей деревни прошли. Вот и теперь не дает оно нас в обиду. Уж двадцать первый век начался. Приезжает к нам генерал какой-то, мы и фамилии-то уже не помним. Говорит, купил я ваше озеро вместе с лесом. Даже какие-то документики стал показывать. А что мы, понимаем разве чего, в этих документиках? Велел он шлагбаум поставить на въезд к озеру, назначил старосту Шурку Митрохина деньги собирать со всех, кто к озеру захочет проехать, и со своих, и с чужих. Поселился он на пару дней у Шурки в доме. Да запили они. День пьют, два, неделю. У Шурки корова со двора ушла и пропала, вот как пьют. Пили целый месяц и еще два дня. На третий день Шурка проснулся утром и пить завязал. Стоп, и все. Никаких плавных выходов из запоя, никаких докторов. А генерал не смог так. Через неделю его в город в психушку отвезли. Больше мы его ни разу не видели. Слышали, что лечился, сейчас на поправку пошел. Но про озеро не вспоминает.

Проходит еще год, и опять до нас из города слухи доходят, что бизнесмен какой-то озеро наше с лесом в аренду взял на пятьдесят лет. Приедет, говорят, в ближайшее время, забором огородить свою территорию. А территория – это наше озеро любимое и лес, куда мы за ягодой да за грибами ходим. От нас огородить!

Через неделю приезжает в деревню грузовик. В открытом кузове братья наши из Таджикистана сидят с лопатами. Я тогда злой был, не похмеленный. Прямо говорю им: «Не все, ребятки, из вас домой вернутся, не все живыми отсюда выберутся». Двое таджикских хлопцев сразу из грузовика выпрыгнули и в лес убежали. Остальные, правда, достали столбики металлические и давай их вмуровывать в землю вокруг озера. А мы думаем: «Пусть столбики в земле постоят, потом нам в хозяйстве пригодятся». Бизнесмена только на столбики и хватило. Тоже пропал человек, сгинул. Уж года три столбики стоят сиротливо.

Баркал получил в стаканчик очередную порцию столичной водки, выпил, разгладил бороду, то ли краской, то ли помидором перепачканную. Ну настоящий художник.

- А все почему, да потому что озеро у нас волшебное, колдовское, правда, Елизавета Емельяновна? – Баркал обратился к проходящей мимо бабке Лизавете.

- Ага-ага, правда, конечно, озеро колдовское, - ответила старушка и загадочно улыбнулась.

Бабка Лизавета ждала луны. Решение уже было принято. Пора, пора было обратиться к высшим силам, пора задать один простой вопрос: кто? Кто забирает силу? Она устала от догадок, у нее не было больше энергии, той самой энергии, которая помогала ей всю жизнь. «Все, все, решение принято. Да не возгневается небо, да простит лес, да спасет вода». Надо было только дождаться луны. Большой, огромной луны, той, что бывает только один раз.

У каждого в жизни возникает шанс, возможно, один раз в жизни. Струсил, не рискнул, не воспользовался – пропал. Ну, может, пропал, а может, просто смирился с вялостью протекания жития, и живи себе, небо копти, ты никого не трогаешь, тебя никто не трогает, брезгуют. А луна, она раз в месяц выходит - полная, зловещая, манящая. Ты ее один раз пропустил, не воспользовался, и все – поздно. То есть луна-то еще будет большая, зловещая, полная. Она есть, а тебя уже нет. То есть ты есть, но не ты - тот самый ты, а ты – тряпка, тюлень. Мир дальше помчался. А ты остался там, на берегу, высыхать, пузо греть.

Бабка Лизавета вышла на улицу, оглянулась – ни души. В соседнем доме у Баркала горит бледный огонек. Самого не видно. Постояла минуты две, прислушиваясь к морозному весеннему воздуху, и стала спускаться к озеру. Лед на озере пока еще толстый, но вдруг, то тут, то там при весеннем солнышке возьмет, да и треснет громко, кольнется. Сейчас к ночи приморозило. Бабка ступила на лед и двинулась к проруби. Большая квадратная прорубь была вырублена Шуркой Митрохиным да Баркалом для баб деревенских воду для бани брать, да от замора рыбьего. Стояла такая тишина, что жуть охватывала. Собаки в деревне молчали, как будто и не было их вовсе, березы на том берегу стояли, как столбы фонарные, ни одна веточка не шевелилась. Огромная луна освещала все озеро целиком. Казалось, что луна размером со все озеро.

Лизавета подошла вплотную к проруби. Распрямилась. Протянула руки вверх к луне.

Голос ведьмы зазвучал сильно, чуть басовито, разлетелся по всему озеру. Казалось, что голос слышно на всю округу, как будто это откуда-то сверху текут звуки.

- ЛУНА, дай мне свет, чтобы увидеть, – секунда, две. Лунный свет собрался в тонкий луч и направился в прорубь.

- ВЕТЕР, дай мне звук, чтобы слышать, - секунда, две. Сначала макушки деревьев, вся крона и ниже уже толстые вековые стволы начали гнуться под силой внезапно появившегося ветра. Поднялась такая метель, что на озере нельзя было рассмотреть ничего, кроме светящейся проруби и стоящей на коленях рядом с ней старухи.

- ВОДА, стань проводником, прими ЛУНУ и ВЕТЕР, - голос ведьмы перекрывал завывания метели. Он будто командовал разыгравшейся стихией.

Вода в проруби, освещенная лунным светом, забурлила, будто закипела.

- НЕБО, дай ответ на вопрос: КТО? – секунда, две. Метель стихла, ветер прекратился. Деревья встали мертво, как телеграфные столбы. Вода перестала бурлить, разгладилась, стала спокойной, совершенно прозрачной. Казалось, что видно дно на глубине пятнадцати метров. В этой прозрачной воде сначала медленно, а потом все четче проявилась картинка, как бы всплыла со дна. Красивая тридцати пятилетняя женщина зло смотрела большими зелеными глазами прямо в лицо старухи.

- Что со мной происходит, ба? – вдруг картинка зарябила, маленькая льдинка оторвалась от края проруби и поплыла к середине. Расходящаяся волнушка затирала изображение правнучки Лизы.

Затем прорубь прямо на глазах ведьмы затянуло тонкой ледяной пленкой. Бабка поднялась с колен и опустошенная двинулась по льду к берегу. «Правнучка, ведьма по родству крепла и тянула силы. Знать, пришла моя пора, надо передавать ей все что могу и умею, надо передать силы, смириться и уйти. Ну не воевать же с родной правнучкой?»

До берега оставалось метров пять, когда лед под левой ногой громко треснул, и бабка провалилась в образовавшуюся воду по пояс. Она наклонилась вперед, распластала руки на льду и попыталась выбраться на поверхность. Но лед под грудью разбежался крупными кусками, и бабка Лизавета полностью оказалась в воде. Намокшие валенки потащили вниз. На миг она оказалась под водой, а когда снова попыталась выползти на лед, вместо рук из-под воды вышли мокрые, черные, большие, как у орла, крылья. С высоты птичьего полета казалось, что какая-то крупная хищная птица угодила в воду и теперь, хлопая крыльями по льду, пыталась выбраться на сушу. Раз, два, взмах – и под старухой снова ломается лед. Бабка уже перестала чувствовать руки-крылья. Неужели ей уготовано утонуть в ледяной воде, неужели не передаст она дар ведьмин – колдовской законной наследнице? Старуха собрала последние силы, в свете луны зловеще засверкали огромные зеленые глаза. Ноги под водой срослись, покрылись рыбьей чешуей, вместо ступней вырос большой, как у полосатого кита, хвост. Сильный взмах – и тело надо льдом, взмах крыльями – и страшное чудище с огромным хвостом вместо ног, крыльями вразлет метра четыре и головой бабки Лизаветы, оказалось на крепком заснеженном берегу. В свете луны чудище начало сжиматься в клубок, затем клубок раскрылся, и в снегу оказалась мокрая, еле живая старушка.

- Елизавета Емельяновна, что с Вами? – Баркал бежал по вытоптанной тропке к берегу.

Как мог быстро он дотащил безмолвную бабку до дома, позвал соседку Надьку, сбегал, позвонил в город, вызвал скорую и сел в доме Елизаветы Емельяновны в сенях в ожидании.

- Очухалась. Я ее переодела, водкой натерла, в кроватку положила. Спит. Иди домой. Орден тебе дадут за спасение утопающих. Чего ее к проруби понесло ночью?

- Какой орден? А водки не осталось? Мне б тоже согреться.

Всю новогоднюю ночь Семенов проспал, как убитый. Первый раз за последние две недели ничего не снилось. Неужели закончились кошмары? «ЖЕНА! Что случилось? Почему она не приехала? Почему не позвонила? А я чего ж не звоню?» Семенова прошиб холодный пот, он вскочил и кинулся искать «мобилу». Мобильный телефон нашелся в кармане пиджака. Он был разобран, аккумулятор вытащен из корпуса. Ах, да, это ж я сам… Семенов подошел к городскому телефону. Затем вспомнил, что тот сломался еще полгода назад, а поскольку никто им уже не пользуется, никто его и не ремонтирует. Семенов собрал мобильник. Включил. Как только появились заветные палочки связи, раздался звонок.

- Алло! Семенов! Я с тобой разведусь! Почему я не могу до тебя дозвониться? Я звоню тебе со вчерашнего вечера, звоню всю ночь! Что происходит? Ты почему выключил телефон? – жена рыдала в трубку, – мама просила остаться с ней на Новый год. С тобой все в порядке? Чего ты молчишь? Что у тебя с телефоном? Я вернусь шестого января к Рождеству.

Семенов ждал, когда пулеметная лента закончится, и пока она будет перезаряжать свое орудие, он успеет что-то сказать. Но боезапасы не кончались.

- Даже не оправдывайся! Может, ты поздравишь меня с Новым годом или так и будешь отмалчиваться? Гуляй с собакой три раза в день! Не забывай ее кормить! А сам-то ты ешь там чего или только пьешь? Ты совсем сопьешься скоро. Может тебе полечиться? А маме моей ты не хочешь передать привет? И она тебя поздравляет с Новым годом! Здоровья вот тебе пожелала. И ты желаешь? Не вздумай больше отключать телефон. Звони мне. Целую.

Семенов начал приходить в себя. «Лиза. Лиза. Лиза», - не выходило из головы. Он вышел на лестничную площадку и позвонил в соседнюю дверь. Дверь открылась. На пороге стояла соседка Лиза. Джинсы, рубашка в клетку. Одета явно буднично, по-домашнему. На лице никакой косметики. Взгляд доброжелательный, заинтересованный.

- Здравствуйте, С Новым годом, – Семенов от такого вида немного растерялся. Перед ним стояла совсем другая Лиза. Эта Лиза – милая соседка, скромна, обаятельна, простой открытый взгляд. Вот только глаза. Глаза зеленые.

Почему не зашел? Куда ты торопишься? Может, все и прояснится? Может, все и станет ясно?

Не успел Семенов войти к себе в квартиру, раздался звонок.

- Приятель, послушай, я, верно, все уши тебе прожужжал, - пропел традиционное для них приветствие друг Мишка – Давайте, собирайтесь с Машкой, мы вас ждем у себя на даче. Отказов не принимаем. Да все у нас есть, гитару можешь не брать, у меня тут две есть. Михална передает вот, чтоб на электричке приезжали. Станция Власово, она встретит на машине там. Посидим дня два-три. Есть тема для разговора. Ты что, отказываешься?

В вагоне электрички было пусто и тепло. Собачка залезла на лавку рядом с Семеновым, свернулась калачиком и заснула.

- Станция «Лобня», следующая остановка – «Депо», – донеслось из динамиков.

В вагон в большой шубе, в шапке-ушанке вошел мужчина. Осмотрелся. И направился прямо к Семенову.

- С Новым годом! – мужчина бухнулся на скамейку напротив. Собачка проснулась, было зарычала, но потом, чуть задвигав поджатым хвостом, томно прикрыла глаза – По пятьдесят не откажетесь? Праздник все-таки.

Мужчина достал из портфеля тряпочку, расстелил на скамейке. На нее поставил бутылку водки, два маленьких прямых граненых стаканчика, на пластиковую тарелку были выложены два соленых огурчика, несколько бутербродов с вареной колбасой.

- И не откажусь, – Семенов взял протянутый ему стаканчик, чокнулся с попутчиком и залпом выпил. Долго морщился, затем откусил кусочек огурчика.

- Ну что, познакомимся? Дмитрий Анатольевич, как президента, и фамилия у меня, как у президента – Путин. Дима Путин. Можно просто Дима – спутник заржал, как жеребец. Очевидно, он не первый раз рассказывал этот казус разным незнакомым с ним людям и рассчитывал на улыбки.

- Семенов. Мне нравится, когда меня зовут по фамилии.

Ехать стало веселее. Бутылочка опустела быстро, Семенов даже немного расстроился. Дмитрий Анатольевич не расстроился ни капли и после небольшой паузы (секунды полторы) извлек еще одну.

- Вот скажи мне, кто мы такие? Никогда не задумывался? Из темноты пришли, в темноту уйдем. Со своими мыслями, знаниями, нереализованными идеями. Вот фраза «он всего добился в жизни» - она о чем? Что, есть список того, чего надо добиться? Добился всего – молодец, вот тебе конфетка, можешь ложиться в дубовый гроб. Добился не по всему списку – ну что ж… и ты в гроб, пожиже, правда. А списки кто составляет? Почему условия не равные? Для чего вообще мы живем? Никогда не пробовал посмотреть на мир сверху, с самого верху, с высоты Вселенной, оттуда, где наша Земля – точка, как миллиарды других. Это для чего все сделано? Вот паровоз сделан для нас, чтобы мы на нем ехали, а вот собачка твоя, например, для чего сделана? Для чего ее мать-сука родила?

Собака приоткрыла глаза и осторожно, с опаской посмотрела на оратора. Потом, видимо, убедившись, что все нормально, засунула нос себе в шерсть.

- Скажи мне, что в стране происходит? Совсем нас за быдло считают.

- О политике ни слова! – Семенова немного развезло. Добрая пьяная улыбка не сходила с его лица. Он, молча, кивал головой, соглашаясь во всем с собеседником.

- Хорошо. Ответь, почему слуги народа сходу, легко распоряжаются нашими деньгами? Я по телевизору видел: сидит руководитель исполнительной власти в своей общественной приемной в каком-то Мухосранске, принимает население. Приходит к нему тетенька, рабочая местной больницы, жалуется, что бюджет маленький. А он прямо сходу, а давайте, говорит, мы вам прибавим денег в бюджет на 700 единиц и посмотрим, как вы с этим справитесь. Объясни мне, Семенов, такой подход к ведению хозяйства страны. Или я не понимаю чего? Зачем тогда у нас существует Министерство финансов, зачем статистика собирается? И каков принцип, по которому каждый год делится годовой пирог страны? Я не понимаю!

- И я не понимаю, - Семенов добродушно лыбился.

- Да нет, наверно, правильно, что больницам нужен достойный бюджет, чтобы оборудование было современное, чтобы лечить могли нормально и не дорого. Но почему он так деньгами распоряжается? Откуда он их возьмет? У студентов отнимет?

- Кто? – Семенов посмотрел по сторонам. В вагоне никого не было, кроме Димы.

Дмитрий Анатольевич тоже посмотрел налево - направо.

Хлопнули еще по стаканчику. Минут десять ехали, молча, смотрели в окно, каждый думал о своем.

Семенов думал о Лизе. «Какая необычная, интересная, все время разная. Ведь она ко мне приходила, для чего? А я, дурак, напился и заснул. Как напился? Мы же не пили, вроде… Какая интересная, манящая женщина. В самом соку, не сопливая малолетка, а настоящая, знающая, чего хочет. Как бы ее увидеть снова. Так я же к ней заходил! Почему не вошел? Растерялся, как пятнадцатилетний пацан! Семенов, ты не влюбился? А как же жена? Жена, жена… Для жены я неудачник, вечно все делающий не так, как она хочет. Жена, жена может обидеть так, что слезы наворачиваются. Жена, жена всегда права, а ты не прав. Всегда виноват. Жена есть жена….». Да нет, что там говорить, Семенов любил свою жену, был привязан к ней годами совместно прожитых лет, ценил в ней многое, только что-то в последнее время... А Лиза, Лиза, Лиза… «Лизу ты совсем не знаешь. Но ты ее чувствуешь. Ты, Семенов, уже точно знаешь, что отдашь ей всю накопившуюся ласку, тепло. Семенов, ты помнишь, когда целовался в последний раз? А ты вообще целовался, Семенов? Поцелуй любимого человека дорогого стоит! Поцелуй, он жизнь продлевает, так, вроде, ученые говорят. Бред, конечно. Но Лиза, Лиза, Лиза». Думать о Лизе Семенову было очень приятно. Мысли о ней будоражили, возбуждали воображение.

- Дружище, все в нашем мире относительно, - вдруг заговорил попутчик. - Не надо быть Эйнштейном, чтобы это понять. Вот ты живешь в своем мирке, создал для тебя только понятные условности и крутишься в них, все самое необычное можешь ими объяснить. А другой человек в своем мирке вращается, те же самые события совсем в другом ключе видит, совсем другими словами называет. Как в старину, много чего не знали, а объясняли силами потусторонними. Сейчас скажешь, что чушь все это? Нет, не чушь, и сейчас все можно объяснить не с точки зрения физики. Что такое физика? А это всего лишь набор моделей. Напридумывали мы модельки и с их помощью мир объясняем. А почему нет права на существование другой модели, сказочной, волшебной, колдовской? Так же интереснее. Очень мы стали расчетливыми, слишком умными. Я вот в деревне жить хочу, хочу верить в чудеса.

- У нас в деревне озеро волшебное есть. – Собутыльник заговорил громким шепотом, как заговорщик. - Там такие дела творятся! Озеро деревню охраняет. А кто говорит, что ведьма охраняет. Бабка жила у нас там одна, все ее ведьмой считали. И здорово. Представляешь, рядом с ведьмой жить. Лет восемь назад собачку московскую гадючка укусила. К бабке собачку принесли почти бездыханную, а от нее собачка сама убежала, хвостом виляла. А сколько к ней ходили за снадобьями разными лесными. И всем смогла помочь. Да это так, примерчик небольшой. Уж три года, как бабка умерла, а все дом ее сторонкой обходят, заколотили даже окна да двери.

Зазвонил мобильник. Семенов вздрогнул. Стало немного жутковато отчего-то.

- Семенов, доберись от станции сам. Я не смогу приехать тебя встретить. Запомни, деревня Сорокино, частника возьми, там минут пятнадцать ехать, – сообщила Михална, – давай, дружок, мы тебя ждем.

- Вот скажи мне, - не унимался попутчик, - кто такие ведьмы? Я книгу пишу, художественное произведение. Главный герой сталкивается с ведьмой. Ведьма может любить? То, что мужчина может запросто влюбиться в ведьму, это понятно. Она ж его может приворожить. Да и не сможет настоящий мужик мимо шикарной дамы пройти спокойно. А вот влюбиться мужчина в ведьму может?

- Не только влюбиться, Дима, я уже восемнадцать лет с ведьмой живу в одной квартире.

- Кто такая? – Дмитрий Анатольевич наклонился поближе к Семенову.

- Ага! Вот видишь, значит, они существуют! Живут среди нас, людей.

Семенов, не попрощавшись, пулей выскочил на платформу.

- Тэбэ куда, дарагой? – из «копейки» высунулась чем-то знакомая рожа.

У Семенова возникла четкая уверенность в том, что это уже с ним было. Он даже может сказать, что дальше будет. Но не хочет.

- Иди ты в ж…! Я с тобой никуда не поеду, – у тебя там тесно и заносит здорово – решил Семенов переломить известное ему развитие событий.

- Э, зачем так гаваришь? Пастой, падажди, сейчас я друзей отвезу и за тобой приеду.

Семенов наклонился, заглянул внутрь «копейки». В салоне было человек восемь таких же абреков, как и водила. Автомобиль вздрогнул и с места рванул так, что искры должны были полететь из-под колес, скрылся из вида.

Семенов неспешно побрел пешком по дороге. Собачка скулила, поджимала лапки, но плелась следом на поводке. Дорога была совершенно пустынна. «Конечно, она далеко не красавица. Так, обычное лицо, так себе фигура, встречал куда интереснее. И потом, эти зеленые глаза - линзы что ли цветные носит? Худовата, угловата… Ну ты сейчас договоришься. Она же тебе нравится. Нравится, еще как, думаешь о ней, вспоминаешь ее. Что бы тебе, Семенов, хотелось сейчас? Увидеть ее? Чего ж ты, дурак старый, уехал из Москвы? Там шансов было больше. Испугался, застеснялся, как мальчишка». Семенов погрузился в свои мысли.

- Э, брат, садись, довезу, сто рублей давай, паехали.

Семенов заглянул в салон. Там по-прежнему сидело человек восемь. Семенов вопросительно посмотрел на водителя.

-Эээ, они подвинутся, это братья мои, попросили со мной покататься, праздник, брат, Новый год.

Братья подвинулись, и Семенов, сам того не ожидая, смог уместиться на заднем сидении, собачка взгромоздилась кому-то на колени. Автомобиль дернуло, он весь затрясся и тронулся с места. Угрюмый вид небритых, слегка трезвых братьев немного настораживал Семенова.

- Как вчера наши сыграли? – попытался завести беседу Семенов.

- Чего сыграли? Ты извини, брат, мы уже пятый день здесь сидим.

Семенов чего-то ждал. Он уставился в левую сторону от дороги. Вот опять как будто с ним это уже было. Сейчас справа будет перекошенная остановка, а слева - тот самый дом с резными наличниками. Он ждал, он должен зачем-то увидеть этот дом, который снился ему две недели. Вот справа остановка, теперь смотрим налево. Но никакого дома Семенов так и не увидел.

«Что это значит? Сны перестали сниться, дома того нет». Лиза, Лиза не выходила из головы. Не та пугающая Лиза, что приходила ночами, а другая, та Лиза, которую он увидел сегодня. «Семенов, а ты случайно не влюбился?» - снова посетила навязчивая и уже ставшая приятной, мысль.

- Тот, который один от деревни Сорокино остался, красивый такой, с резными наличниками.

Было раннее утро 5 января. Два мужичка быстрым, но нетвердым шагом двигались по дороге к магазинчику. Хорошо посидели, погудели с вечера, да требовалось на лечение немного. Вот и шли по красивой зимней дорожке к дальнему магазинчику.

- А-а, тот дом сгорел. Понимаешь, как интересно, рассказывают, что там какая-то нечисть завелась. Я не верю. Бомжи, наверно, поселились. Говорят, что видели, как туда по ночам мужик какой-то ходил. А в доме, как будто зверинец - такие звуки дом издавал, ужас! Вот, думаю, и поджег его кто-то. Чего бомжатник разводить? А жалко, дом красивый был.

«Мужик по ночам ходил… Семенов, а это не ты был? Так сон это был или нет?»

- Лизонька, приезжай, бабка твоя расхворалась, уже два с половиной месяца лежит, не встает. Мы ее кормим, поим, и воды ей принесем, и еды приготовим, и купим все что надо в автолавке – баба Вера звонила по просьбе старухи. Как бабка Лизавета в проруби искупалась, так совсем сдала, осунулась, настроение пропало, аппетита нет. Помирать приготовилась.

- Конечно, приеду, баб Вер, отпуск возьму и на две недельки приеду, по хозяйству помогу, - Лиза ждала это приглашение. Сама бабка должна была позвать, сама. По своей воле должна отдать наследство свое, ведьмино. Иначе никак. Нельзя просить, нельзя уговаривать. Только сама. Вот и дождалась. Надо срочно писать заявление на отпуск и в путь!

Дорога не близкая, триста семьдесят километров от дома. Вещи, продукты в автомобиль уложены – вперед. Через шесть часов Лиза въехала в деревню.

Заходит в избу, а там… Бабка Лизавета у печки вертится, уже с утра тесто подошло, пироги в печи, внизу у озера из баньки дымок, в холодильнике заливной судачок, творожок, сыр свойский, в печке в чугунке петушок томится (еще два часа назад бегал). Изба прибрана чисто, полы вымыты, на столе свежая скатерть. Все как всегда. Расстаралась для правнучки.

- Давненько не виделись, Лизонька. Проходи, отдохни с дороги, да банька уже готова, а там пообедаем по-простецки, пироги, да рыбка, да петушок.

Лиза даже растерялась. Она готовилась увидеть лежащую в кровати, еле дышащую старушку с мокрыми маленькими глазками, а увидела все ту же веселую, в отличном настроении, все успевающую бабульку. Даже как-то на душе стало легче. Не помнит она бабку немощной.

Час, два, три, и Лиза уже сидит за накрытым столом, щечки розовые, горят после русской бани, уплетает пироги теплые с капустой. А еще впереди ватрушки с чаем… Ммм…

Как-то незаметно наступил вечер. Пришли сумерки. Конец июня. Комары большими стайками кружат в огороде, звенят в ушах. Или это от тишины в ушах звенит. Воздух чистый, это вам не Москва, от избытка кислорода кружится голова…

Взошла луна. Настало время колдовских дел, чародейства.

- Зачем вызывала, ба? – Лиза немного нервничала, не знала, как начать разговор, а бабка и не торопилась заводить беседу по теме.

- Соскучилась, детка, мы ж одни с тобой на этом свете, нету больше никого родни. Хочу вот сказку тебе рассказать. Жила как-то в деревушке одна ведьма.

- Хватит! – резко прервала ее Лиза. Голос ее изменился, стал свинцовым – мы же знаем с тобой, кто ведьма!

- Да какая я уже ведьма? Силы оставили меня, на тебя перетекают, давишь ты сильно, больно мне аж.

Застрекотал сверчок во дворе. Луна полная, большая поднялась высоко над горизонтом.

- Уйти я решила, надо мне тебе наследство передать. Примешь, знаю.

- Ба, я не хочу, чтобы ты уходила, - у Лизы навернулась слеза, и дрогнул голос, - но и оставаться ты больше не можешь! Мне силы нужны! – голос зазвучал твердо, жестко.

- Так бери наследство, - и старуха слегка хлопнула ладошкой по Лизиной руке.

- И все. Теперь тебе все мои силы, знания перешли, теперь ты настоящая ведьма! Все заговоры, отвары трав, можешь дождь вызвать, можешь снег, можешь лечить, можешь болезнь напускать. Много чего можешь.

- А книгу сама взять должна, когда нужда в ней настанет. Просто так она к тебе не пойдет.

Лиза посмотрела на полку. И правда, на полке одиноко лежала знакомая нам книга. Черный переплет, желтые страницы. Лежала себе спокойно. Вдруг поднялся легкий ветерок, как будто сквозняк. Обложка чуть приподнялась, и из-под нее в верхний темный угол дома вылетела то ли птичка, то ли мышь летучая. Хлопнула двумя маленькими красными глазками испуганно хлоп-хлоп. Огоньки пропали. Лиза посмотрела на бабку. Перед ней сидела старая, сгорбившаяся старуха с морщинистым лицом, с горящими зелеными глазами. Волосы из-под платка торчали соломой.

- Иди, возьми ее! – голос старухи хрипел и в то же время гулко разносился по всему дому. Казалось, что его должна слышать вся деревня. - Запомни, книга станет твоей только тогда, когда станет тебе нужна по-настоящему.

Лиза встала и подошла к полке. В углу снова вспыхнули два глазка и стали наблюдать. Лиза протянула руку к книге. На обложке вспыхнул и погас лунный круг. От неожиданности Лиза отдернула ладонь. Потом успокоившись, снова попыталась взять книгу. Оставалось мгновение, чтобы схватить ее, но в этот момент вместо книги на полке появилось пламя. Оно поднялось до потолка и так же быстро исчезло. Книги под огнем не было. Ее не было нигде. Пропали и красные глазки. Старуха, молча, сидела за столом, зло смотрела на Лизу.

Бабка встала и вышла из дома на улицу. Села возле дома на лавке под огромной полной луной.

Лизе стало тесно в одежде, платье спало само, обнаженное тело покрылось восковым налетом, сразу заблестело в лунном свете, пробивающемся через окно. Лиза ощутила необыкновенную легкость, она чуть взмахнула руками и оказалась в воздухе между полом и потолком. Метелка, стоящая в углу, как собачка, от радости завиляла хвостиком, оказалась в руках у Лизы.

Бабка встала со скамейки и посмотрела на крышу своей избушки. Из трубы вихрем вылетела новая, сильная ведьма. Метелка понесла ее вверх, ведьма сделала три круга над озером и спустилась вниз перед бабкой.

- Все будет хорошо, идем спать, - бабка взяла Лизу за руку и ввела в дом.

Утром бабка Лизавета умерла. На третий день вся деревня похоронила ее на старом деревенском кладбище. Лиза стояла у свежей могилки, молчала, слезы непрерывно лились из зеленых глаз. В тот же день Лиза уехала в Москву. У нее начиналась совсем другая жизнь.

Пятого января вечером Семенов добрался до своего дома. Вошел в подъезд, поднялся на лифте на свой этаж и… позвонил в дверь к соседке. Лиза открыла дверь сразу, как будто стояла рядом и ждала, когда позвонят. Семенов, не говоря ни слова, сделал шаг вперед и влетел губами в лицо Лизы. Произошло то, что называется совпадением желаний, когда он и она почувствовали острую необходимость в слиянии душ в одно целое. «И пусть весь мир подождет…» Это единое целое, одна большая душа, наполненная страстью, нежностью, любовью летало по маленькой скромной квартирке большим, опасным, готовым в любой момент взорваться сгустком невиданной энергии. Семенов чувствовал полуреальность происходящего. В прикосновениях, в слезах, в жадных и в то же время нежных поцелуях прошел вечер, пролетела ночь. Куда делся следующий день? Что они делали, о чем говорили? Вряд ли кто-то из них смог бы ответить на эти вопросы.

Опомнился Семенов седьмого января утром. Он вдруг услышал звонок своего мобильника. Сознание постепенно начинало возвращаться. «Сегодня седьмое января. Вчера должна была вернуться жена. Она сейчас дома. Наверняка меня ищет. А я где?». Он не хотел придумывать никаких версий, он готов был сказать жене всю правду, насколько естественно все выглядело сейчас в его голове. «Стоп. Лиза. Где Лиза?» Семенов поднялся с кровати, прошелся по квартире. Никого. Телефон продолжал толкаться и петь в кармане куртки, висевшей в коридоре. Семенов заглянул на кухню. Никого. На столе стояла кофейная чашечка с чем-то ароматным и горячим. Семенов сделал большой глоток. Голова закружилась, в глазах потемнело…

Огромный клубок из шерсти, крови, когтей, клыков и зверского рева бесился прямо перед Семеновым. Звери не обращали на Семенова никакого внимания. То они разбегались по разным углам и пугали друг друга, ощерившись и рыча, то снова сливались в огромный клубок. Семенов стоял прижатый к стене не в силах пошевелиться. «Зачем я вошел в этот дом? Стоп. Но ведь дом сгорел! Или еще не сгорел. Я в прошлом или в будущем? Но никак не в настоящем!» Между тем звери разлетелись в разные стороны и развалились на полу. Семенов увидел, как яркая, перепачканная кровью шерсть начала пропадать с тигра. Семенов зажмурил глаза, а когда открыл их, то увидел, что вместо тигра на грязном, холодном деревянном полу лежит Лиза. Почему-то платье на ней черное, все рваное, перепачкано кровью и медвежьей шерстью. Кровь тихонько стекает с плеча, дыхание тяжелое, в руках зажаты клочки шерсти, глаза закрыты. «Лиза!» - каким-то слабым голосом попробовал закричать Семенов. В это время из другого угла донеслись стоны, и слабый женский голос сорвался в истерический крик. Семенов повернул голову. Ужас! У противоположной стены на полу, истекая кровью, лежала его жена. Правая коленка была похожа на осколки вдребезги разбитого глиняного горшка, на голове рядом с виском зияла рваная рана, а по левой ноге от бедра к колену тянулись четыре глубоких, сочащихся кровью полосы, будто след от когтей огромного зверя. Лицо было бледным, глаза большие, круглые, просили о помощи. Судя по ранам, потеря крови была большая. Семенов рванулся вперед…

… и ударился лбом о край стола. Потряс головой. Что случилось? Семенов сидел на полу около стола на кухне у Лизы. На столе стояла кофейная чашка, наполовину заполненная красной густой жидкостью. Это из нее хлебнул Семенов? В коридоре наигрывал веселую мелодию мобильный телефон. Семенов с трудом поднялся с пола. Ноги не слушались. Надо взять трубку.

- Здравствуйте, вы Семенов? С вами говорят из больницы. Ваша жена попала в аварию. Не волнуйтесь, она жива. Жизни ничего не угрожает. Сильно раздроблено колено, рваные раны. Мы не можем до вас дозвониться со вчерашнего дня. Записывайте адрес.

Семенов схватил пальто и выскочил на улицу. Прыгнул в первого попавшегося частника, назвал адрес больницы. «Что случилось? Бедная… Я тут, а она там в крови…». Мысли путались. Он ясно представил себе жену, лежащую в грязи, всю в крови, с раздробленной коленкой. Стоп! Он уже видел сегодня жену, лежащую в луже крови с рваными ранами, с разбитой коленкой. Что за чертовщина?

Автомобиль остановился в каком-то переулке. Водитель вышел спросить дорогу. Семенов тоже решил выйти на морозный воздух, лицо горело, было ужасно душно. Он открыл дверь автомобиля, шагнул на асфальт. Нога подвернулась, и Семенов кубарем скатился с тротуара в снег. Невыносимая боль прошла через все тело, добежала до висков, ударилась и покатилась вниз, к ноге. Семенов сильно, до крови прикусил губу.

В тот день с женой он так и не увиделся. Частник довез Семенова до ближайшего травмпункта. Доктор определил сложнейший открытый тройной перелом малой бедренной кости. Семенова немедленно госпитализировали. Были сделаны несколько операций. Затем его буквально приковали к кровати.

Прошло три дня. Мобильный телефон лежал рядом с Семеновым на постели и молчал. «Жена, наверное, сошла с ума. Сама еле живая, и меня нет. А Лиза, у меня же есть теперь Лиза, она вообще ничего не знает. Куда она делась тогда? Что за гадость я хлебнул?»

Дверь в палату открылась, заглянула медсестра - маленькая пышечка лет двадцати. Озорно улыбнулась, качнула бедрышками, коротенький халатик чуть распахнулся, открывая полненькое круглое колено.

- Семенов, к тебе тут посетители. Не увлекайтесь, нам еще на процедуры сегодня вечером, - медсестричка подмигнула, повернула головку влево - вправо, демонстрируя ямочки на щечках, вильнула хвостиком и нырнула обратно в коридор.

В дверном проеме показалась небритая довольная рожа Петровича, затем кто-то сильно толкнул его в спину и он вломился в палату. На месте Модеста стояли Мишка с Михалной.

- Семенов, ты решил, что спрятался от нас? От нас не спрячешься! Выпьем с горя, где же кружка?

Апельсины, бананы, яблоки, конфеты, коньяк…. Через сорок минут друзья нерешительно засобирались.

- Хорошо, что ты у нас собачку свою оставил. Что у тебя с Машкой происходит? – Михална была взволнована.

- Что происходит? Она не звонит, а сам я не могу дозвониться. Мне из больницы тогда позвонили, и все. А что она, где она…

- Ты в бреду был или пьяный? Ты же ей смс прислал, что бросаешь ее, дурень!

- Ничего я не отправлял. Что я, ненормальный, что ли? А чего она трубку не берет?

- Давай я со своего ей наберу, а ты поговоришь, - Михална достала телефон.

В палату стрелой влетела та же медсестра, но выражение лица было злым, она совсем не была похожа на веселушку, которая недавно запускала к Семенову гостей.

- А ну-ка, освобождаем палату. Больному пора на процедуры! Дамочка, уберите мобильный телефон. Не положено.

- Я сейчас охрану позову и главврача. Немедленно покиньте больницу!

Медсестра всем своим смешным кругленьким телом вытеснила из палаты друзей и закрыла дверь. Развернулась к Семенову.

Когда он развернулся обратно, перед ним стояла Лиза. С одной стороны, ему бы не хотелось, чтобы она видела его таким беспомощным, с переломанной ногой, в гипсе. С другой стороны, какой-то легкий холодок просквозил между ними, каким-то безразличием повеяло.

Он уже не трепетал, глядя на нее, у него уже не было огромного желания слиться с ней в едином порыве страсти. Очевидно, просто не было страсти. «Это травма просто так действует. А что еще могло измениться за прошедшие несколько дней со времени последней встречи?».

- Да, это травма так действует! – Лиза зло смотрела Семенову прямо в глаза, - Ты все время думаешь обо мне, ждешь меня, хочешь только меня!

Лиза протянула к нему руку. Рука была тонкой, сухой, желтоватой, с длинными ногтями. Рука дотянулась до груди, прошла глубже внутрь тела, дошла до сердца. Семенов оцепенел, он не мог пошевелиться. Рука сильно сжала сердце. Холодный пот прошиб Семенова. Дыхание стало тяжелым, дышалось через раз. Лиза сжимала сердце все сильнее. Семенов попытался крикнуть, позвать на помощь… Но ни звука издать не смог. Семенов зажмурил глаза.

Вдруг стало легко, свободно. Ничто не мешало, нигде не давило. Вместо Лизы на него смотрела жена. Она сидела на краешке кровати и гладила его по гипсу. Семенову захотелось оказаться в ее объятьях, целовать, гладить, стать единым целым.

- Больной, вы что? – медсестренка игриво «пыталась» вырваться из крепких рук Семенова, держащих ее за край халатика, - Семенов, прекрати. Меня ждут другие больные, им тоже уколы делать надо. Я к тебе вечером приду с таблетками. – И выскочила из палаты.

Лиза похоронила бабку и помчалась в Москву. Что хотела молодая ведьма, о чем мечтала?

Сколько себя помнит, Лиза все время была одна. В детстве каждое лето она проводила у прабабки в деревне. Остальное время она жила в Москве. Жила, как многие живут в этом ужасном городе, битком набитом людьми, не замечающими друг друга, несущимися по своим делам, в массе своей равнодушными, раздражительными и злыми. Бабкина деревня была таким контрастом, что мир так и виделся Лизе, как две половины одного целого. Добро и зло. Соучастие и равнодушие. Любовь и ненависть. И еще власть. Все в этом безумном мире хотят обладать властью. Не подчиняться, а подчинять. Не исполнять, а командовать. Не работать, а руководить. Простые человеческие отношения двух любящих друг друга людей сводятся тоже к этой формуле. Один властелин, другой - исполнитель воли. Город сжирает человека, подавляет его, делает зверя – злого, расчетливого хищника.

В деревне бабка учила Лизу многим интересным вещам. Учила жизни, но какой-то другой, не той, которую видела Лиза. Бабка водила в лес, показывала разные травы. Вместе с бабкой они учились предсказывать погоду. И получалось точнее, чем у ученых по радио. Вместе с бабкой ходили к соседке лечить поросенка, телят, гусей, и получалось лучше, чем у зоотехника Витьки. Вместе читали книжки. Много было разных книжек…

Первая настоящая любовь у Лизы случилась внезапно. Ничего она не ждала, ни к кому не присматривалась, никого не выбирала. Они ровесники. Им по двадцать. Они были молоды, искрометны, веселы, легки на подъем. Мир казался добрым и вечным. Лиза прожила в этой сказке пятнадцать лет. Никого вокруг не видела, ничего не замечала. Жила, как бабка учила. Больше давать, чем брать, идти навстречу, а не отворачиваться, любить, а не дозволять любить себя. Не замечала обиды, а если замечала, то прощала легко.

Бывали и срывы. Однажды муж с друзьями собрался на рыбалку дня на три. Ох, как не хотелось его отпускать! Как она его уговаривала, просила, умоляла не ездить. Все напрасно. Ослушался, уехал. В ту же ночью разыгрался страшный ураган. Вся Москва проснулась и ужаснулась от количества упавших деревьев, заваленных автомобилей. Муж быстро вернулся, на одного из их друзей упало дерево, придавило насмерть. Естественно, рыбалка была отменена. Лиза удивилась. Да, в душе она просила природу остановить мужа, сделать так, чтобы рыбалки не состоялось. Были в ее словах и упоминания про ураганы. Но как она могла вызвать ураган? Да точно, совпадение.

Был еще ряд незначительных эпизодов, когда муж ускользал из-под власти Лизы, но она уже не пыталась реагировать столь значительно. Боялась себя. Сглаживала протесты внутри. Но дальше – больше. Понемногу в ней начинала вырастать ведьма. И ничего прощать она уже не хотела, сдерживать себя не могла. И это была уже не любовь, это было одно огромное желание – властвовать! «Это мое! Только я имею над ним власть!» Муж стремительно начал отдаляться. Все чаще по вечерам его не было дома, все меньше времени он уделял Лизе. Как она не старалась. Ничего не помогало.

И случилось то, что Лиза боялась больше всего. Однажды муж не пришел домой ночевать. Потом еще раз. А перед самым Новым годом сообщил, что собирает вещи и уходит от Лизы навсегда. Через два дня автомобиль, в котором ехали счастливые влюбленные, попал в жуткую аварию. Муж Лизы не пострадал совсем, если не считать небольшие царапины на груди. Девушка чудом осталась жива, но оказалась прикована к кровати. К Лизе муж так и не вернулся.

Она потеряла не мужа, не любимого человека. Она впервые потеряла ВЛАСТЬ. Власть, которую она установила над человеком. На третий день нового года какой-то мужчина потянулся к ней, и Лиза снова почувствовала в себе силы, ей хотелось власти! Но Семенов был случайно подвернувшимся, проходящим мимо мужчиной. Власть над ним длилась два дня. Затем он без всяких колебаний оделся и уехал к жене. Лиза не держала. Ей не хотелось пока задерживать его. Он был для нее пока никто.

Но остановить желания молодой ведьмы было уже невозможно. Правда, все время чего-то не хватало. Чувствовалось серьезное ограничение в возможностях, в силе, в знании предмета.

Мужа развести с разлучницей ей все-таки удалось. Бедную парализованную молодую женщину родители отправили в Европу в реабилитационный центр, а в дальнейшем ей не суждено было вернуться в Россию. Муж остался один, но к Лизе не вернулся. Колдовства не хватало ни на любовь, ни на захват власти над бывшим мужем. Ну и черт с ним, есть же чужие мужья! И Лиза пошла вразнос. Она завораживала мужчин за час и легко бросала их почти бездыханных, умирающих от любви к ней. Правда, этой любви хватало на пару дней, после чего про Лизу воздыхатели благополучно забывали. Но ей это быстро надоело. Хотелось чего-то настоящего, хотелось постоянной власти. К ней, к ней она стремилась. Но нужны были силы - и Лиза нашла донора. Им оказалась ее родная прабабка. Уже слабеющая ведьма без боя отдавала энергию, сама долгое время не подозревая об этом. А когда узнала, кто ворует у нее силы, и вовсе сдалась, добровольно отдав все сама. Лиза заполучила силу, энергию, она могла ею управлять, этой огромной разрушительной силой, но ей нужны были знания. Ей нужна была книга. Та самая бабкина книга. Без нее не работает сила.

Примером тому стал опыт над Семеновым. Несчастный не мог понять, что с ним происходит. Вот уже целый месяц ему снятся кошмары. Наконец, автокатастрофа с женой, сам на больничной койке. «Да что происходит, черт возьми?» «Семенов готов, он созрел. Еще чуть-чуть, и он будет лишен воли, будет подчиняться только мне». Лиза шла к этому. Семенов должен был стать тренировочным полигоном, лакмусовой бумажкой для констатации факта завладения властью. Дальше можно было сворачивать горы. Но Семенов не сдавался. Что такое? Почему не удается поработить этого уставшего безвольного пьяницу? Он ускользает из рук в самый последний момент, не дается. Один шаг, нужен один заключительный шаг - нужна книга. Почему бабка не отдала ее? Лиза, а что тебе мешает поехать и взять? Да, поехать и взять книгу!

- Так, дом заколочен. Ты уехала после похорон, а мы и заколотили его. От зверей да от лихих людей.

«Какая удачная ночь сегодня. Огромная полная луна. Надо идти». Лиза, не издав ни единого шороха, выпорхнула из дома бабы Веры и через трубу влетела в дом ведьмы. Сердечко заныло от сладких воспоминаний детства, вспомнилась во всех подробностях бабка, ее последний с ней разговор. Вспомнились добрые теплые глаза. Вместе с прабабкой многое ушло от Лизы. И вот она снова будто рядом с бабкой Лизаветой, будто не было того года со времени ее смерти. Вот, кажется, сейчас отодвинется занавесочка от закуточка у печи, и выйдет бабка Лизавета, совет даст, поможет. От неверного шага убережет. А ведь запуталась ты, Лизка. Зачем тебе эта власть? Власть – это зло, против тебя зло. Забудь ты про власть! Вспомни, чему тебя бабка учила.

- А ведь запуталась ты, Лизка, - отодвинулась занавесочка. Бабка Лизавета смотрела добрыми глазами на правнучку. И пропала. То ли почудилось это Лизе в отблеске луны, то ли и вправду приходила старуха на помощь любимой Лизоньке. «Пусть книга тебе поможет». «Да, я за ней и прилетела. Где ее искать? Где она лежала обычно?» Лиза обошла весь дом, просмотрела все полочки, шкафчики, в печь заглянула. Нет нигде.

- Эй, ты где? Помощь мне нужна! – Лиза встала посередине избы. Луна точно попала в оконный проем, слегка осветив бледное лицо.

Лиза вытянула руки вперед, развернула ладонями вверх, чуть наклонив их к окну, чуть заставив луну осветить ладони.

- Вызываю силы небесные! – завыла ведьма. Поднялся сильный ветер, загудели провода на столбах, по ночному небу пронеслись тучи, закрывая луну.

- Вызываю силы небесные! – повторила колдунья. Блеснула молния, тут же грянул гром. Он был такой силы, что загремели доски на крыше. Фонарь на улице погас. Звезды пропали, исчезла луна, как будто стерли ее. На ладонях появился сначала слабый, а потом ярче, огонек белого люминесцентного цвета. В свете огня глаза Лизы вспыхнули изумрудом, уставились в ладони, в то место, где разгорался огонь. Огонь стал таким ярким, что не стало видно ладоней, затем пламя угасло, и на руках оказалась книга. То ли от взволнованного дыхания Лизы, то ли из открытого окна ветерок дунул, обложка чуть приподнялась, и из книги что-то выпорхнуло в верхний угол дома. Хлоп. Зажглись красные огоньки. Хлоп-хлоп. Погасли. Лиза аккуратно положила книгу на подоконник под свет появившейся луны.

- Луна, дай мне свет! Луна, дай мне свет! – Лиза смотрела на книгу, в которую упирался весь лунный свет. Затем свет скатился с луны на книгу.

Луна с неба опять пропала, а книга сияла ярко, но свет был холодным. Лиза протянула руки к книге. Хлоп-хлоп. Вспыхнули красные огоньки в углу. На обложке медленно проявилось лицо бабки Лизаветы, оно ожило, глаза вспыхнули изумрудами.

- Найди свою книгу. У каждого должна быть в жизни своя, только его книга. Все. Больше я тебе ничем помочь не могу. Помни, чему я тебя учила. Оставайся жить среди людей, нормальных людей. Запомни, власть – это зло. Прощай.

Книга поднялась над подоконником, взлетела под потолок, сделала круг по избе и влетела в печь. Вслед за книгой из верхнего темного угла что-то шарахнулось, хлопнуло красными огоньками и устремилось за книгой.

Лиза выбежала на улицу. Из трубы взмыла высоко в небо бледно-желтая звездочка и помчалась выше, выше, пока совсем не пропала из вида.

Слезы в два ручья покатились из глаз. Лиза так и простояла у дома, глядя в небо, пока не начало светать.

- Лизонька, здравствуйте, надолго к нам? А я вот на пейзажи собрался. Очень утро красивое. Весна, знаете ли, грачи прилетели, такие ароматы в воздухе витают, такое обновление природы, - от Баркала прилично несло перегаром. Он стоял добрый, с окладистой бородой, с мольбертом за спиной.

- А, гм, э, - Лиза во все глаза пялилась на Баркала. «А разве уже весна?»

– Как вы на бабушку вашу похожи, ну прямо одно лицо, только молодая. И взгляд такой же, и осанка. Жаль, я портреты не пишу. Но вас мог бы попробовать… Стесняюсь спросить, ваша бабушка меня всегда перед работой угощала. У вас выпить нет?

- А, у, - Лиза растерялась. Баркал вернул ее из космоса на землю, поставил простой житейский вопрос. «Лиза, надо отвечать!», - Сейчас посмотрю, - и жизнь понеслась дальше.

- Маш, помнишь, соседка у нас жила на площадке в квартире напротив, Лиза, кажется? – Семенов сидел дома в кресле с загипсованной ногой. Рядом на соседнем кресле перед телевизором сидела его жена тоже в гипсе.

- Какая Лиза, Семенов? У тебя из берцовой кости мозги повытекали? Никакой Лизы у нас никогда на площадке не было.

- Семенов, привет! – Сан Саныч радостно скрипел в трубку. – Тебе когда гипс снимают?

- Поехали на рыбалку. Мне местечко одно показали. И недалеко, за Вышним Волочком, рядом деревенька небольшая, Болдырево, вроде. Озеро чудесное. Подлещик, можно и на хорошего леща наскочить. И хищник есть. Едем?

[1] Эскадрон! Вперед! Рысью марш!!!

[2] Французская браньКнига 1

СЕМЕНОВ

Эта история была на самом деле, однако,

все герои вымышленные, всякое сходство

является всего лишь совпадением.

Идет охота на волков, идет охота…

В. Высоцкий

Предисловие.

- Ой, хорошо, что приехала, Лизонька! Ай, радость, какая! Проходи в избу, чего в сенях стоять? – баба Вера кудахтала вокруг высокой худой москвички лет тридцати пяти. Одета она была в длинный светлый плащ, черный шелковый платок, в руке держала небольшую дорожную сумку

- Дождей-то, дождей сколько этой весной! Прямо вода и сверху и снизу. Ой, что же дальше будет! А как ты добралась до нас, ведь дороги нет!?– баба Вера не скрывала радости и удивления от гостьи.

- Щас грибочков солененьких, да лафитничек с дороги. Да я с тобой, что ли, пригублю. Ай, радость-то, какая! Уж год прошел, как не видели тебя!

Баба Вера не давала даже возможности гостье ответить на вопросы. Истосковалась по живому общению с городским жителем.

- Баб Вер, хочу я в прабабкин дом попасть.

- Мы часто бабку Лизавету вспоминаем, хорошая она была. А дом, так, заколочен он. Ты уехала после похорон, а мы и заколотили его. От зверейда от лихих людей.

Бабка Лизавета всю жизнь прожила в деревне Болдырево Тверской губернии Вышневолоцкого уезда. Казалось, ей всегда было лет сто. Жители этой небольшой деревушки и соседних деревень помнят ее, как бабу Лизавету. То ли старше ее уженикого не было, то ли из космоса ее занесло уже такой, но молодой, похоже, она никогда не была. Свидетельств тому нет. Ни фото, ни очевидцев. Даже баба Вера ее всегда называла бабой Лизаветой, хотя и самой было семьдесят восемь лет.

Деревенька Болдырево была почти заброшена, в зиму «уходило» всего четыре дома, летом наезжали дачники, и становилось повеселее. Да еще недавно поселился художник из Москвы. Пил водку и стрелял прямо с крыльца своих же подсадных уток. Милый человек. Охотник. Потомок Аксакова и Тургенева.

Казалось, что деревня застыла, ничего в ней не происходило, никто не рождался, никто не умирал.

И вдруг померла бабка Лизавета. Уж кто-кто, а на эту никто и подумать такого не мог. Ну, всегда она веселая, здоровая, дома не усидит, то в лес за грибами, за ягодами, за травами разными, то в огороде, то пропадет дня на три. Отговаривалась, что к подружке в Манылово ходила, да заболтались. Только верилось в это с трудом. А других объяснений не было. Но привыкли в деревне ничему не удивляться. И зимой все бегала. То снег почистит с тропинки, с курами, да с козами носится, то к соседке Вере забежит потрепаться, рассказать, какую книжку прочитала. То баньку давай топить.

А весной бабки Лизаветы не стало, как раз к ней правнучка тогда приезжала.

Правнучка бабки Лизаветы – Лизонька – сейчас сидела перед бабой Верой за столом и пила чай с брусничным вареньем.

- Вот такие дела, кур мы себе разобрали, коз продали, а что в доме было - не трогали, да заколотили, да…: - баба Вера уже клевала носом. За окошком светила полная луна, время приближалось к полуночи.

- А как же ты до нас добралась, дороги-то нет ...

Часть 1. Быль.

Зачем он вошел в этот дом? В висках застучало, холодный пот проступил на ладонях, капал со лба. «Надо взять себя в руки» - Семенов стоял, как парализованный, не в силах сдвинуться с места….

Зачем он вошел в этот дом? Как будто порыв ветра направил его именно к этому дому, и уже будто не его рука толкнула тяжелую, покрытую мхом деревянную дверь.

Семенов сделал шаг вперед. Дверь сама закрылась, и он оказался в небольшой тесной комнате. Старые бревенчатые стены, низкий, почти уже черный потолок из неотесанных досок. Маленькие темные окошки, света практически нет.

Прямо перед ним, в двух шагах, сидел огромный уссурийский тигр, точнее тигрица, это уж точно…

«Бред. Зачем я вошел в этот дом? Вот и все. Видимо, жить оставалось несколько секунд. Вот и все. Вот и все. Всем спасибо. Все свободны!» - никаких мыслей, только эта фраза крутилась в голове Семенова.

Зверь, похоже, ждал этой встречи и теперь уверенно и спокойно жег взглядом, как бы примериваясь, как он будет разделываться с добычей.

«Доброй охоты!» - вдруг ляпнул Семенов. Под коленками затряслось, руки покрылись иголочками.

***

«Эй, Маугли, пора вставать!» - раздался до боли знакомый женский голос.

Семенов открыл глаза.

«На кого охотился, котяра? Все не угомонишься с бабами своими?» - жена вносила в утренний подъем свой колорит.

Брр… опять этот сон…

***

Последняя предновогодняя неделя. Каждый год одно и то же. Семенов чувствовал себя жутко уставшим, каким-то вымотанным. Добивал все этот сон, он длился уже вторую неделю, каждую ночь на него идет охота…

27 декабря жена отвалила к маме. С тещей Семенову повезло несказанно. Конечно не так, как у друга Модеста, его теща вообще живет в Германии. Он ее за это страшно любит, хоть она и бывшая. У Семенова теща живет в городе Кондрово и очень редко выбирается к дочери. И жена не часто его таскает туда. Ну а это путешествие под Новый год вообще впервые. Обычно отделываются телефонными звонками, но тут мать настоятельно просила к ней приехать. Подумав недолго, жена собралась и уехала, пообещав вернуться 31 декабря. Вот те, здрасьте, прикол.

Три дня холостой жизни. Раньше бы это был настоящий праздник! Теперь же хотелось тишины и спокойствия.

Два вечера заняты. Сегодня он встречается с другом Модестом Петровичем Мусоргским, он его зовет Петровичем, так проще. Как обычно, вечером после работы будут пить водку в маленьком кафе на Марксистской и морочить друг другу головы про бардак в стране и про то, что надо валить отсюда. А завтра на работе объявлены корпоративные посиделки. Не любит он эти пьянки на рабочем месте, но надо. Надо, так надо. Приударить что ли там за кем. «Давненько я не брал в руки ша…» Эта мысль его немного развеяла. Потом ему представились тяжкие последствия, вздохи, шпионаж жены, и мысль о любовнице мгновенно испарилась. «Нам с женщинами некогда. Мы водку пьем!» - вспомнил он афоризм своего младшего брата и улыбнулся.

Чай допивал уже на ходу в прихожей. Одеваясь, потрепал собаку по голове, славный пес решил, что опять поведут гулять, и затеял бурную возню, которая грозила большими последствиями для семеновских брюк и придверного коврика. «Место!» - скомандовал Семенов и хлопнул дверью. Начинался трудовой день.

***

- Дружище, что ты знаешь про уссурийских тигров?- Семенова немного развезло, Петрович тоже сидел довольный встречей, и расходиться не хотел.

- Давай еще по пятьдесят попросим. – Мусоргский был в хорошем настроении.

- Нет, ты мне скажи, чем они питаются?

- Кто? Тещи?

- Какие тещи?

- Да ты же про тещу мне рассказывал сейчас!

- Петрович, теща у меня золотая и не клыкастая;

Подошла официантка Леночка. Страшненькая какая! Коротенькая юбочка, такие же короткие ножки, большая попа. «И чего я раньше у нее этого не видел?»

- Ваши по пятьдесят, мальчики. Что-нибудь еще?

Семенов вдруг осознал, что перебрал. Да больно хорошо сиделось, и дома никто не ждет.

Ехал в приподнятом настроении, вспоминая услышанные шутки. От метро шел пешком по заснеженной дорожке. Потом долго гулял с собакой. Почти протрезвел. Наконец, уселся в теплой уютной кухоньке попить чайку. Разморило, глаза начали слипаться…

***

- Эй, гражданин, не проедете? Скоро Талдом - женщина неопределенного возраста в пушистой шапке трясла его за плечо.

Семенов вздрогнул, покрутил головой. Электричка мчалась по заснеженным полям. Что-то очень сильно потянуло, поманило. Непонятная сила опять начинала действовать.

- Станция «Власово», – захрипел динамик.

Семенов выпрыгнул на платформу. Морозно, небольшой ветерок, метет. Зачем он здесь?

Вышел на дорогу. Один, вокруг никого.

- Тэбэ куда, дарагой? – коренной житель дальнего Подмосковья высунул голову из «копейки».

- Сорокино. Наверно, вы не знаете…

- Канэшна, знаю! Паехали, дарогу пакажишь?

Куда он едет? Откуда он взял этот адрес? Что это за название?

В машине было холодно и тесно. «Копейку» несколько раз заносило так, что казалось, вот-вот перевернется. Минут через пятнадцать машина остановилась на дороге около очень старого дома. Семенов вышел, стал ковыряться в карманах в поисках кошелька, ничего не нашел, обернулся на дорогу. Дорога была пуста. А где джигит?

Холодно. Семенов поднял воротник. Что он тут делает?

- Иди ко мне… - опять этот странный женский голос.

Откуда это? Семенов оглянулся. Никого вокруг. Да и ничего, кроме этого старого дома. Семенов пригляделся. Когда-то это был большой, богатый, очень красивый, весь резной деревянный дом. Сейчас крыша провалилась, наличники сгнили, лишь на одном окне можно было рассмотреть тонкую работу неизвестного мастера. И табличка, еле заметная на углу дома: «дер. Сорокино. Дом № 1»

- Идиии ко мнеее…- запел в тон метели слабый загробный женский голос.

Зачем он вошел в этот дом?

***

Бздень - Брынь!! С кухонного стола упала чайная ложка и зазвенела по кафельной плитке. Семенов открыл глаза. Он сидел, как пришел, на кухне, голова на столе. Ничего себе, попил чайку. Часы показывали 5:30 утра. Пора было собираться на работу.

В лифте столкнулся с соседкой по площадке Лизой. Улыбнулись друг другу.

«Хороша баба!» - подумал Семенов. Сразу вспомнились новогодние праздники три года назад. У Семенова тогда был свой маленький бизнес: три магазинчика с трикотажем и бижутерией.

На Новый год уехали с женой на дачу. Гостей наприглашали. Еще бы! Гулять двенадцать дней!

Но неожиданно 3 января позвонили из милиции. Какая-то пьянь разбила витрину в его магазине. Надо было ехать в Москву.

Жена и гости остались бурно веселиться на даче. Погода сказочная, место прекрасное, лес рядом! По вечерам варили глинтвейн, умничали, вели философские беседы, рассказывали мистические истории.

А Семенов разобрался в милиции с витриной и заехал домой за какими-то мелочами, уже и не вспомнить. Вышел из лифта и увидел ее, сидящую на ступеньках в красивом вечернем платье с фужером коньяка, заплаканную…. Накануне Нового года муж объявил , что уходит от нее к какой-то молоденькой. Новый год встретила одна, проревела всю ночь. Теперь вот…

Семенов, как умел, постарался успокоить. А он умел …. В общем, к жене и гостям вернулся только 5 января. И включился в праздничный хоровод. Никто и не заметил, что его не было два дня. А про Лизу подзабыл. Ну, было и было.

«Привет! Привет! Хорошая погода, тебе в метро, а мне ведь на трамвай» - пропел Семенов, пока лифт спускался с 6-го этажа.

Лиза улыбнулась еще раз.

«И спросить-то неловко, как она живет, все одна или уже нашла кого. Женщина она красивая. А ведь мы три года с ней так ни разу и не виделись.

Да, Лиза - женщина красивая. Интересные открытые черты очень ухоженного лица, волосы, соответственно возрасту, подстрижены и уложены, большие зеленые глаза. Высокая, слегка худощавая фигура, при этом не плоская, все там есть. Это Семенов знал не понаслышке и не по догадкам, а помнил. И какая-то сила исходила от нее. Какая-то женская…. Как они это умеют. Женщины. Ну, что-то породистое. Богема, одним словом.

«Идиии ко мнеее…» Всплыл сон. Тьфу!

До работы еле доехал. Голова раскалывалась.Сделал традиционный вывод – вчера все-таки нажрались.

Часть 2 . Сказка.

Три девицы под окном

Пряли поздно вечерком

А.С. Пушкин

- Бывает, чего только в молодости не бывает! – парировала ей вторая такого же вида собеседница.

- Ну, разошлись, давайте-ка лучше чайку еще по стаканчику, – успокаивала их третья.

Из одной баньки ровным кучерявым столбиком поднимается дымок. Красота неописуемая!

Марковна, Зина и хозяйка бабка Лизавета.

- Это что ж, за книжица такая? – Зину разбирало любопытство.

- Ой, подозревала я, что ты колдунья! – Зина фыркнула на бабку Лизавету.

- Как интересно! – Зина уставилась на книгу и быстро захлопала глазами.

- Пока ничего интересного нет. Вот сейчас будет интересно!

- Возьмитесь за руки.

- Видимая плоть, стань невидимой! – резко произнесла бабка Лизавета. Подружки хором повторили.

Чья-то рука забарабанила снаружи по стеклу, затем раздались сильные удары в дверь.

Он постоял еще секунду и сильно толкнул дверь плечом. Дверь открылась.

- Плоть, вернись, как ушла.

- Вернись.

Бабки переглянулись. Они сидели вокруг стола, держа друг друга за руки. На столе лежала книга.

- Ну, не хочешь, не надо! Уходи, раз нет у тебя мечты заветной.

- А мне б годочков сорок пять сбросить. Уж я бы тогда!..

Так вот одна и живет, доживает.

- Да, годков бы сбросить и здоровья немного, я б ребеночка родила. Гы.

Не посмели ослушаться.

- Что не исполнилось, все исполнится, что было прошло – не вернется. То уйди – другое приди!

Зина кинулась к маленькому круглому зеркальцу, висевшему за веревочку на гвоздике в стене.

- А где красота и молодость?

- Терпения. Все исполнится, мои дорогие!

Часть 3. Нежданный гость.

- Дорогие коллеги, - поднялся для третьего тоста Тимур, частый собутыльник Семенова и большой балагур.

- Семенов, да выйди ты и поговори, не мешай культурно отдыхать!

-Идиии ко мнееее, – вдруг совершенно отчетливо услышал Семенов в трубке.

- Да иду я, иду! – что за шутки?

- Это собака звонила, гулять просится, – попытался отшутиться Семенов.

«Надо бежать. Шефа ждать не буду. Завтра объясню, что заболел и ушел пораньше. Давление и прочее».

Семенов выскочил из комнаты в длинный коридор.

- Алло! Да кто это, в самом деле? – Ну, действительно, это становится невыносимым.

***

- Да, да, да у меня жена должна сейчас вернуться…

Дверь открылась. В дверном проеме стояла Лиза в красивом, длинном до пят черном вечернем платье.

- Идиии ко мнее… - Лиза вытянула обе руки вперед и огромными зеленым глазами дырявила Семенова.

Никакой Лизы в комнате не было. Прямо перед ним, ну в двух-трех шагах сидел огромный уссурийский тигр.

«Ему бы еще морду сметаной измазать…» - я уже так думал, я все это уже когда-то видел!»

Про сон не хотелось думать.

Как она ушла? Семенов кинулся к двери. Дверь была закрыта на засов. Что все это значит?

Прошел последний трудовой день уходящего года. Наступил вечер, прошла новогодняя ночь. Жена не приехала.

Часть 4. Ведьма.

- Казнить Лизку! Ведьма! Ведьма она! – кричали из толпы.

- Совершим, братья и сестры, Суд божий!

Слышались в толпе тихие, почти шепотом разговоры:

- Лизка - ведьма! Повесить ее!

Толпа загудела. На берег вышел священник.

Священник спустился к реке и начал читать молитву.

Толпа загудела еще сильнее. «Суд божий! Суд божий!» - послышались возгласы.

Священник освятил воду и медленной грузной походкой поднялся на высокий берег прямо к ведьме.

И началась ордалия.

Лизу подтащили к краю обрыва и столкнули вниз. Толпа бросилась к реке, вглядываясь в разбегающиеся волны.

- Ведьма-а!

Быстрый поток утягивал все дальше и дальше упавшую вниз девушку, уже не контролируемую никем.

Эту историю своей далекой молодости бабка Лизавета вспоминала часто.

Что-то стало не так, последнее время не клеилось что-то…

***

Накинула тулуп, сунула ноги в валенки, в руку топор схватила и выскочила из дома.

- Уйди, бабка!

Марковна слегка подняла топор, захотела пригрозить и прогнать незваного гостя.

- Витюша, сынок! – это были последние ее слова.

- Маманя? Маманя! – нож, измазанный кровью матери, упал в снег.

«…Сыночка родненького хочу увидеть. Увидеть, и умирать можно…»

Вот и свиделись.

Прошел еще месяц. Как-то утром, часов в восемь, постучался к Лизавете Баркал.

- Про Зинку-то слышали? Дом ее сгорел, весь.

Бабка распахнула дверь.

- Заходи.

Баркал зашел в избу.

- Проходи, чего стоишь? Да валенки сними.

- Не, я тут постою. Налейте граммулечку.

- Закуси.

- Не, спасибо. Налей еще.

- Что с Зиной случилось?

- Вчера Серега приходил из Манылово, рассказал, что третьего дня ее дом горел.

- А Зина, Зина, где была?

- Да не видел ее никто.

«…годков бы сбросить, я б ребеночка родила…»

- Елизавета Емельяновна, налейте еще полстаканчика, и все!

Бабка сходила опять вглубь дома и вернулась с тем же стаканом чистейшего самогона.

- Спасибо, поправила. Сейчас на пейзажи пойду, погода сегодня хорошая.

Но бабка его уже не слышала.

***

Стоял сентябрь 1812 года.

Гасконец сильнее зачесал пах и принял решение.

- L'escadron! En avant! Par le lynx la Marché!!![1]

Куда поскакали? Что собирались сделать? Добыть провианту? Обчистить деревню? А может мстить?

- Куда ехала, бабка? Далеко ли деревня?

- Бабка, что это?

- Отвары делать от простуды, от других болезней разных, для здоровья, для силы мужской…

Белекцкий ушел спать в шатер, напоследок указав бабке, чтобы оставалась до утра у телеги.

- Утром покажешь дорогу к деревне.

Двадцать минут ожесточенного сражения, и все было кончено.

- Хватайся за меня, - странный незнакомец протянул Виктору лохматую руку.

Сильный рывок, и француз вылетел из болота прямо на тропу.

- На, пей чай, - лесной человек протянул ему чашку с горячей зловонной жидкостью.

- Но, но.

На дереве возле тропы сидели две совы. Одна была большой старой птицей, вторая – начинающим ночным хищником.

- Угу, - сказала большая.

- Угу?

- Угу, - ответила старая сова. Очевидно, зачет был сдан.

- Мужики, откуда путь держите? – вдруг на чистом руссом языке спросил Виктор д` Ургин.

- Из Лапшинки мы!

Бабка Лизавета положила книгу в котомку и медленно двинулась к лесу.

***

Шло время, менялись люди, менялась страна.

Пятеро бойцов остановили лошадей, слезли с саней и выстроились вдоль зимней колеи.

Обоз вполз в тихую, ничего не подозревавшую деревню.

- Чего сопли пустил? Работать! Грузи на сани зерно! Этой бабе ничего не оставлять! – он ткнул наганом в Нюрку.

В других соседских дворах хозяйничали бойцы продотряда, но выстрелов в тот день уже больше не было.

Уже вечерело, от солнца осталось лишь красное зарево, полная луна зловеще обозначилась над горизонтом.

Бабка Лизавета стояла на крыльце спиной к входной двери.

- Отойди-ка в сторонку, старуха, дай пройти. Ирина Николаевна, проходите в избу, там тепло.

Ирина Николаевна, не глядя на старуху, прихрамывая на левую ногу, вошла в дом.

Лизавета после увиденного за день уже ничему не удивлялась.

- Завтра будет завтра! Ложись спать, барин!

- Спать иди! – впервые подала голос серая мышь.

- Станьте моей женой, Ирина Ник-ик… и захрапел.

- Просыпайтесь, силы небесные, злые и добрые! – голос стал твердым, он уже не скрипел, а басовито гудел.

Сани, на которых приехал комиссар, взмыли вслед за часовым в небесную высь. Доброй дороги, вам, сани!

Медведь выбрался на снежный бархан и двинулся в сторону крыш, торчащих из-под снега.

- Солдат! Принеси воды! – нет ответа.

- Эй, бабка, дай воды! – нет ответа.

«Чем она меня вчера напоила, эта ведьма? Язык прилип к нёбу. А куда все делись?»

И правильно сделал, что поверил. В глазах потемнело, в ушах зашумело.

Именем Дмитрия Николаевича Зиненка, борца революции, пропавшего без вести при выполнении задания партии, теперь названа улица в Волочке.

Вот тогда она была в силе! Вот она веселилась! Вот отрывалась по полной! Что происходило с ней сейчас? Кто-то ее корректировал, кто-то перетягивал одеяло на себя! Если где-то убудет, то где-то прибудет. Где?

***

Командир диверсантов Хардвин Кляйн со всего размаху кубарем влетел прямо в болотину, где и остался навеки.

Витька, сынишка тетки Кати, был отправлен ей для присмотра за бычком.

- Здрасьте, дяденьки. А вы откуда?

Немцы растерялись вконец.

- Здорово, ребятки! – подошел поближе других Егорка, - закурить не найдется?

- Что у тебя с ногой, паренек? – дед ткнул культей в Югена, - ну-ка снимай обувку, я посмотрю.

Юген покорно присел на лавку и снял ботинок.

- Эээ, милок, да ты никак с самолета прыгал. Перелом у тебя!

Немцы испуганно переглянулись. Откуда дед мог знать про самолет. Спалились.

- Ну, чего перепугался, я назначу лечение.

Немцы заговорили тихо по-немецки. «Надо пару дней, чтобы Югена привести в порядок. С ним мы далеко не уйдем».

- Что же теперь делать? Они ж у меня в избе сейчас сидят!

- Витя, стой, не ходи туда, там немцы! Это враги, немцы! – немцы услышали крики с улицы.

Но парнишка уже радостно вбежал к себе домой.

- Отдайте ребенка! – голосила Катька.

- Отпустите ребенка! Бабы, да выпустите вы их! Витя, Витенька! – Витька только похныкивал.

Ральф затолкал мальчика в угол у печки и приказал лежать тихо и не двигаться.

На темной улице эта возня привлекла внимание баб.

- Витя, Витенька! Ты живой? – опять заголосила Катька.

- Витька свободен! Вперед, бабы, в атаку! – это уже орал Егорка, которого до этого никто и не замечал.

- Бабы, а где четвертый?

-Му-ууу! – Ульрих резко открыл глаза. Святой боже! Над ним стоял Борька. Глаза быка налились кровью.

- Мамка! Опять немцы!!!

***

Закончился двадцатый век. Наступил век двадцать первый.

Ну, кто бы мог подумать, что опять появится враг, да какой! Свой, собака, родной! Доморощенный!

- Ага-ага, правда, конечно, озеро колдовское, - ответила старушка и загадочно улыбнулась.

***

И пришла ЛУНА.

Лизавета подошла вплотную к проруби. Распрямилась. Протянула руки вверх к луне.

- ЛУНА, дай мне свет, чтобы увидеть, – секунда, две. Лунный свет собрался в тонкий луч и направился в прорубь.

Вода в проруби, освещенная лунным светом, забурлила, будто закипела.

- Елизавета Емельяновна, что с Вами? – Баркал бежал по вытоптанной тропке к берегу.

Через час к нему вышла Надька.

- Какой орден? А водки не осталось? Мне б тоже согреться.

Часть 5. То ли сон, то ли явь.

- С Новым годом, зайдешь?

- Да нет, я в другой раз. Тороплюсь…

Почему не зашел? Куда ты торопишься? Может, все и прояснится? Может, все и станет ясно?

- Ну как знаешь – дверь закрылась.

Не успел Семенов войти к себе в квартиру, раздался звонок.

Как же, откажешься тут.

- Станция «Лобня», следующая остановка – «Депо», – донеслось из динамиков.

В вагон в большой шубе, в шапке-ушанке вошел мужчина. Осмотрелся. И направился прямо к Семенову.

- Семенов. Мне нравится, когда меня зовут по фамилии.

- Скажи мне, что в стране происходит? Совсем нас за быдло считают.

- И я не понимаю, - Семенов добродушно лыбился.

- Кто? – Семенов посмотрел по сторонам. В вагоне никого не было, кроме Димы.

Дмитрий Анатольевич тоже посмотрел налево - направо.

- Да не волнуйся, нет никого, сиди спокойно.

Хлопнули еще по стаканчику. Минут десять ехали, молча, смотрели в окно, каждый думал о своем.

Зазвонил мобильник. Семенов вздрогнул. Стало немного жутковато отчего-то.

- Не только влюбиться, Дима, я уже восемнадцать лет с ведьмой живу в одной квартире.

- Кто такая? – Дмитрий Анатольевич наклонился поближе к Семенову.

- Кто?

- Ведьма!

- Да жена моя - ведьма, – Семенов громко засмеялся.

- Ага! Вот видишь, значит, они существуют! Живут среди нас, людей.

- Станция «Власово». Следующая остановка «Талдом».

Семенов, не попрощавшись, пулей выскочил на платформу.

Спустился к дороге. Начинало темнеть.

- Тэбэ куда, дарагой? – из «копейки» высунулась чем-то знакомая рожа.

- Э, зачем так гаваришь? Пастой, падажди, сейчас я друзей отвезу и за тобой приеду.

Километра через три его догнала все та же «копейка».

- Э, брат, садись, довезу, сто рублей давай, паехали.

-Эээ, они подвинутся, это братья мои, попросили со мной покататься, праздник, брат, Новый год.

- Как вчера наши сыграли? – попытался завести беседу Семенов.

- Чего сыграли? Ты извини, брат, мы уже пятый день здесь сидим.

Дальше ехали в полной тишине.

***

- Миш, а помнишь, ты мне про дом рассказывал?

- Какой дом? Тут домов много.

- Тот, который один от деревни Сорокино остался, красивый такой, с резными наличниками.

«Мужик по ночам ходил… Семенов, а это не ты был? Так сон это был или нет?»

Часть 6. Рождение ведьмы

Взошла луна. Настало время колдовских дел, чародейства.

- Хватит! – резко прервала ее Лиза. Голос ее изменился, стал свинцовым – мы же знаем с тобой, кто ведьма!

- Да какая я уже ведьма? Силы оставили меня, на тебя перетекают, давишь ты сильно, больно мне аж.

Застрекотал сверчок во дворе. Луна полная, большая поднялась высоко над горизонтом.

- Уйти я решила, надо мне тебе наследство передать. Примешь, знаю.

- Так бери наследство, - и старуха слегка хлопнула ладошкой по Лизиной руке.

- И все?

- А книга?

- Какая книга?

- Отдай мне книгу.

- А книгу сама взять должна, когда нужда в ней настанет. Просто так она к тебе не пойдет.

- Ба, не морочь мне голову! Мне нужна книга.

- Так возьми ее, вон она, на полке лежит.

- Будет она твоя, всему свое время!

Бабка встала и вышла из дома на улицу. Села возле дома на лавке под огромной полной луной.

- Все будет хорошо, идем спать, - бабка взяла Лизу за руку и ввела в дом.

Часть 7. Любовь и кровь.

***

- Алло.

- Семенов, ты решил, что спрятался от нас? От нас не спрячешься! Выпьем с горя, где же кружка?

Апельсины, бананы, яблоки, конфеты, коньяк…. Через сорок минут друзья нерешительно засобирались.

- Может еще по чуть-чуть? – предложил Петрович.

- Не возражаю, - поддержал Мишка.

- Хорошо, что ты у нас собачку свою оставил. Что у тебя с Машкой происходит? – Михална была взволнована.

- Ты в бреду был или пьяный? Ты же ей смс прислал, что бросаешь ее, дурень!

- Ничего я не отправлял. Что я, ненормальный, что ли? А чего она трубку не берет?

- Давай я со своего ей наберу, а ты поговоришь, - Михална достала телефон.

- А ну-ка, освобождаем палату. Больному пора на процедуры! Дамочка, уберите мобильный телефон. Не положено.

- Ничего не понимаю, что происходит?

- Я сейчас охрану позову и главврача. Немедленно покиньте больницу!

- Укольчик надо сделать, поворачивайтесь попой.

Семенов послушно повернулся.

- Не отдавай меня.

Часть 8. Лиза

Лиза похоронила бабку и помчалась в Москву. Что хотела молодая ведьма, о чем мечтала?

***

- Баб Вер, хочу я в прабабкин дом попасть.

- Так, дом заколочен. Ты уехала после похорон, а мы и заколотили его. От зверей да от лихих людей.

Закончился вечер воспоминаний, наступила ночь.

Слезы в два ручья покатились из глаз. Лиза так и простояла у дома, глядя в небо, пока не начало светать.

- А, гм, э, - Лиза во все глаза пялилась на Баркала. «А разве уже весна?»

Послесловие.

В кармане у Семенова зазвонил мобильник.

- Семенов, привет! – Сан Саныч радостно скрипел в трубку. – Тебе когда гипс снимают?

- Недельки через две, наверно, а что?

- Конечно, едем!

Январь-март 2011 г.

[1] Эскадрон! Вперед! Рысью марш!!!

[2] Французская брань